Покровский И.А. История римского права
Но и в таком виде опека над женщинами к началу империи начинает казаться стеснительной и ненужной, и Гай (Gai. 1. 190) говорит уже, что она не имеет под собой основания - "nulla pretiosa ratio"; обычное "вульгарное" ("quae vulgo creditur") мнение, будто женщины вследствие присущей им levitas animi[860] делаются часто жертвой обмана, по его мнению, есть мысль "magis speciosa quam vera"[861]. Вследствие этого tutela mulierum постепенно исчезает из жизни. Уже lex Julia et Papia Poppaea освобождает от опеки женщин, имеющих jus liberorum. Эдикт императора Клавдия отменяет вообще главный случай опеки - tutela legitima (Gai. I. 157). Последние редкие случаи опеки по завещанию мужа или отца (tutela dativa к женщинам никогда не применялась) стали даже юридически невозможными после указа императора Гонория и Феодосия, который всем женщинам даровал jus liberorum (с. 1. С. 8. 58).
Но уничтожение опеки над женщинами отнюдь не обозначает полного уравнения их с мужчинами. Целый ряд юридических функций оставался до конца для женщин закрытым "feminae ab omnibus officiis civilibus vel publicis remotae sunt"[862] (fr. 2 pr. D. 50. 17). Они не могут занимать никаких должностей с публичным характером, не могут выступать за других на суде, не могут быть опекунами (кроме матери и бабки по отношению к своим собственным детям и внукам). С другой стороны, они имеют некоторые привилегии. Так, например, они могут в некоторых случаях ссылаться на неведение закона, на ignorantia juris, наравне с minores XXV annis, солдатами и rustici[863] (fr. 9 pr. D. 22. 6): это признано за ними "propter sexus infirmitatem"[864]. Сюда же должно быть отнесено и senatusconsultum Velleianum, сенатское постановление времени императора Клавдия (46 г. по Р. Х.), которое объявляет недействительной всякую intercessio женщины, то есть всякое принятие ею на себя ответственности за чужой долг (поручительство, предоставление вещи в залог и т.д.). Мотивом этого закона является также "imbecillitas sexus", слабость, излишняя доверчивость женщины (fr. 2. 1 и 2. D. 16. 1). Как видим, то "вульгарное" мнение, о котором говорил Гай, оказывало влияние на законодательство и до конца сохранило в нем свои следы.
3. Cura furiosi - попечительство над безумными и сумасшедшими (furiosi, dementes, mente capti) - известна уже законам XII таблиц, которые постановляли: "Si furiosus escit, ast ei custos nec escit, agnatum gentiliumque in eo pecuniaque eius potestas esto"[865]. Таким образом, попечительство и здесь было делом ближайшего родственника и наследника, причем оно давало ему potestas над личностью и имуществом опекаемого. Дальнейшее развитие шло описанным выше путем в смысле все более и более интенсивного контроля правительства, и в праве Юстиниана опекун к безумному обыкновенно назначается уже властью (§ 3 In. 1. 23). Безумный вовсе лишен дееспособности, вследствие чего curator заменяет его вполне, но со всеми теми ограничениями, которые были указаны выше. Разумеется, назначению попечителя предшествовало расследование психического состояния больного со стороны магистрата, от которого зависило установление опеки. В светлые промежутки (lucida intervalla), когда к сумасшедшим возвращается сознание, они вполне дееспособны.
4. Cura prodigi - попечительство над расточителем - также известна уже законам XII таблиц (fr. 1 pr. D. 27. 10). По заявлению лиц заинтересованных (прежде всего, конечно, ближайших родственников) магистрат, впоследствии претор, производил расследование и, если признавал наличность расточительной наклонности, налагал на расточителя запрещение - interdictio. Обычная формула такого запрещения гласила: "Quando tibi (tu?) bona paterna avitaque nequitia tua disperdis liberosque tuos ad egestatem perdicus, ob eam rem tibi ea re commercioque interdico"[866] (Paul. sent. 3. 4а. 7). Как видно из этой формулы, запрещение первоначально касалось только имущества, полученного по наследству - "отцовского и дедовского", которое должно было перейти и к детям расточителя; но с течением времени запрещение было распространено на всякое имущество вообще. Подвергнутый interdictio расточитель ограничивался в своей дееспособности и ставился под надзор куратора. Сам он мог заключать только сделки чистого приобретения, для всех же остальных он нуждается в concensus curatoris[867].
Кроме рассмотренных основных случаев попечительства, в более развитом римском праве мы встречаем целый ряд других, когда по тем или другим причинам преторской властью временно назначается попечитель: например, curator bonorum несостоятельного должника; curator наследства, пока оно не будет принято наследниками; curator ventris для охранения интересов имеющего родиться ребенка и т.д.
Глава Х. История наследования
§ 78. Общий ход развития римского наследственного права
Со смертью лица возникает вопрос о судьбе его имущества и вообще его юридических отношений - требований, долгов и т.д. согласно нашим нынешним представлениям, в случае смерти имущество покойного не распадается на свои составные части, а сохраняя свое прежнее единство, переходит к известным лицам - наследникам, которые и вступают во все правоотношения покойного, делаются собственниками его вещей, кредиторами и должниками по его обязательствам. Такой переход имущества в целом, такое преемство во всей совокупности правоотношений мы и называем наследованием.
Изложенное представление о наследовании, проникающее во все наше современное право, в значительной степени обязано своей выработкой римскому праву, которое впервые формулировало и последовательно провело мысль об универсальном характере наследственного преемства. "Hereditas nihil aliud est, quam successio in universum jus quod defunctus habuerit"[868], - говорят совершенно определенно источники (fr. 62. D. 50. 17). Однако идея наследования как универсального преемства отнюдь не является врожденной человечеству; она вырабатывалась в долгом процессе исторического развития и в самом римском праве она установилась, хотя и рано, но все же, по-видимому, не сразу.
Со смертью человека выпадает субъект прав; вследствие этого, с точки зрения примитивного правосознания, вещи, принадлежавшие покойному, делаются безхозяйными, требования теряют своего кредитора, долги своего должника. Ни о каком наследовании, преемстве не может быть речи: имущество покойного рассыпалось на свои составные части, из которых одни (требования и долги) погибли, другие - материальные вещи - как нечто никому не принадлежащее могут быть захвачены всяким желающим.
Даже в римском праве мы встречаем отголоски этого примитивного представления. Мы знаем уже, что даже в позднейшем Риме обязательства из деликтов принципиально не переходили на наследников; но мы знаем также, что древнейшими обязательствами вообще были именно обязательства из деликтов. Мы знаем далее, что в случаях capitis deminutio требования и долги capite deminutus по старому цивильному праву прекращались, а capitis deminutio в древнейшей своей стадии есть не что иное, как гражданская смерть. Наконец, что касается вещей, то любопытным в этом отношении представляется общее учение классических юристов о том, что res hereditariae, пока наследство не принято наследником, суть вещи ничьи - "nullius in bonis sunt" (fr. 1 pr. D. 1. 8) - и что, поэтому, захват их не составляет furtum - "rei hereditariae furtum non fit"[869] (fr. 6. D. 47. 19, fr. 69. D. 47. 2). Это положение не значит, однако, что захвативший наследственную вещь в эту классическую эпоху делается ее собственником (наследник может ее виндицировать), но важно то, что самое понятие furtum здесь не применяется и захвативший не отвечает как fur. Это правило может быть понято только как переживание отдаленной эпохи.
Но отсутствие наследования и расхищение вещей умерших мыслимо только в самом примитивном социальном состоянии, когда общество представляет группу изолированных индивидов и не имеет внутри себя никаких более тесных ячеек. Положение меняется, когда возникает патриархальная семья и на ее основе патриархальный род. Индивид окружен теперь концентрическими кругами лиц, с которыми он связан единством происхождения и родства и которые ближе к нему, чем все другие члены общества. Семья представляет тесный союз лиц, связанный общностью жизни, имущества и религиозного культа. Самая принадлежность имущества в значительной степени имеет характер семейной собственности: мы знаем, что в древнейшее время земля считается принадлежащей не столько отдельному paterfamilias, сколько семье как таковой. При таких условиях естественно, что в случае смерти домовладыки о безхозяйности семейного участка и всего того, что с ним связано, не может быть уже речи: он еще при жизни домовладыки принадлежал всем представителям семьи. Религия и, в частности, культ предков привносят новый мотив: загробное спокойствие умершего нуждается в постоянной заботе живущих, в аккуратном выполнении sacra; кому же ближе всего благо души покойного, как не его потомкам, и кто имеет наибольшее право на его имущество, как не те, которые будут нести эту заботу?
Под влиянием всех этих мотивов бесхозяйность оставшегося имущества заменяется переходом его к ближайшим родственникам. Но, как показывает история, с этим отнюдь еще не связан переход обязательств и в особенности долгов[870]. Мы упоминали уже о случаях (capitis demi-nutio - например, arrogatio, conventio in manum), когда в римском праве переход вещей (к arrogator'y и т.п.) не сопровождался ipso jure ответственностью по долгам. Конечно, развитие экономической жизни не может мириться с таким порядком: весь гражданский оборот находился бы при нем в зависимости от случайности (смерти контрагента). Необходимо, чтобы ответственность по долгам следовала за имуществом и переходила на наследников.
Римское право рано сделало и этот последний шаг, причем придало наследственному преемству характер не имущественной только ответственности наследством, а личной ответственности самого наследника - даже его собственным имуществом. Причиной этому явилось, по-видимому, старинное, выработавшееся на почве религиозных верований представление римлян о преемстве личности. "Трансцендентное представление о бессмертии индивида в его потомстве было отправным пунктом римского наследственного права" (Миттейс)[871]. Идея преемства личности не покидает затем римское право до самого конца, повторяясь в изречениях различных времен ("Hereditas: personam defuncti susti-net"[872] - fr. 34. D. 41. 1; "nostris videtur legibus una quodammodo persona heredis et illius, qui hereditatem in eum transmittit" - praef. Nov. 48[873]) и придавая римскому наследственному периоду некоторые особые, яркие черты - например, невозможность отречения от наследства для sui heredes и т.д.
Как бы то ни было, но понятие наследования как универсального преемства определяет римское наследственное право уже со времен старого jus civile. Рядом с этим универсальным преемством, hereditas, то же jus civile знает и сингулярное преемство на случай смерти в виде отказов (legata): наследодатель может в своем завещании возложить на наследника обязанность выдать что-либо тем или другим лицам. Такие отказы дают этим лицам только известные единичные права, не возлагая на них ни прав, ни обязанностей наследника.
Зародившись на почве семейного и родового строя, наследование на первых порах имеет характер некоторого естественного и частной волей неотменимого порядка. Наследниками являются естественно и необходимо те лица, которые ближе к покойному в порядке патриархального родства: если покойный оставил детей, они вступают в его имущество; если детей нет, наследство переходит к тем лицам, с которыми покойный прежде составлял одну семью, и т.д. вплоть до исчерпания рода. Порядок призвания к наследованию определяется, таким образом, самым порядком родства; это последнее составляет естественный закон наследования и в этом смысле можно говорить, что в древнейшее время существует только наследование по закону - hereditas legitima. Этот законный порядок вначале стоит выше всякой частной воли и имеет характер неотменимости. К этой эпохе в истории всякого народа может быть применено изречение, которым характеризуется древнее германское право: "solus deus heredem facere potest non homo"[874].
Мало-помалу, однако, значение индивида растет, семейный характер собственности ослабляется, права домовладыки по распоряжению имуществом усиливаются. Вслед за правом распорядиться имуществом при жизни возникает его право распорядиться им на случай смерти; другими словами, развивается свобода завещания. Но развивается она у разных народов по-разному: у одних процесс развития проходит быстрее, у других медленнее. Свобода завещания при этом часто признается ранее по отношению к одним имуществам (благоприобретенным) и лишь позже по отношению к другим (наследственным, родовым); завещание на первых порах имеет то характер отдельных выдач из наследства, то характер раздела наследства между законными наследниками, то характер усыновления наследника. Яркую и разностороннюю картину медленного и постепенного развития завещательной свободы представляет, например, история германского права. Что же касается римского права, то в нем завещание является уже институтом старого jus civile. Законы XII таблиц знают testamentum как акт, отстраняющий порядок законного наследования ("si intestato mori-tur":[875]), и санкционируют предсмертные распоряжения paterfamilias: "Uti legassit super pecunia tutelave suae rei, ita jus esto". Хотя, как увидим ниже, вопрос о полной свободе завещаний в эпоху XII таблиц может быть спорным, тем не менее не подлежит сомнению, что уже по законам XII таблиц завещание, по крайней мере при известных условиях, отстраняет законное наследование, заменяя преемника по закону преемником по назначению завещателя. Рядом с hereditas legitima стоит уже, таким образом, другой вид наследования - hereditas testamentaria.
Но характерной чертой римского права при этом является правило: "nemo pro parte testatus, pro parte intestatus decedere potest" (fr. 7. D. 50. 17; исключение только для солдат - fr. 6. D. 29. 1): наследование по завещанию непременно исключает наследование по закону; оба порядка вместе действовать не могут ("earum rerum naturaliter inter se pugna est" - fr. 7. cit). Если бы, например, завещатель назначил наследника только на 1/2 своего наследства, другая половина пойдет также к нему, а не к наследнику по закону. Правило это, вероятно, возникло на почве interpretatio положений законов XII таблиц ("si intestato moritur:"), но затем настолько прочно вошло в общее правосознание, что стало казаться естественным.
Хотя, таким образом, свобода завещаний установилась в Риме уже очень рано, но старый принцип семейной собственности вовсе не исчез без следа. То же самое старое jus civile, которое предоставляет домовладыке право передать свое имущество кому угодно, налагает на него в то же время известные ограничения в пользу его подвластных, членов его семьи. С течением времени эти ограничения растут, причем невыполнение требуемых законом условий может повести к недействительности завещания, к наследованию вопреки ему, к hereditas contra tabulas testamenti. В основе всех этих ограничений лежит мысль о праве известных, близких к наследодателю лиц на некоторое обязательное, необходимое участие их в наследстве. Вследствие этого система римского наследственного права дополняется третьим видом наследования - наследованием необходимым.
Дальнейшее развитие римского наследования находится под сильным влиянием преторского права. Подобно тому, как почти во всех областях гражданского права рядом с цивильными институтами претор создал свои особые, преторские, институты, так же точно и в области наследования система цивильной hereditas восполняется и исправляется системой преторского института bonorum possessio.
Сущность bonorum possessio состоит в том, что претор дает известным лицам ввод во владение наследством, предоставляя им для получения наследственного имущества особый интердикт - interdictum quorum bonorum (interdictum adipiscendae possessionis). При этом иногда этот ввод во владение имеет только временный, предварительный характер: явится другое лицо - например, цивильный наследник, - и владелец должен будет выдать наследство ему; bonorum possessio окажется таким образом sine re[876] (Ulp. reg. 28. 13). В других случаях bonorum possessio является окончательным и неотъемлемым владением того, кто его испросил, причем иногда таким окончательным владельцем будет тот, кто имеет цивильное право на наследование (bonorum possessio служит тогда juris civilis adjuvandi gratia), а иногда и совершенно другое лицо, которому претор дает владение, восполняя или исправляя цивильную систему (juris civilis supplendi или corrigendi gratia).
Если bonorum possessio дается иному лицу, чем цивильный наследник, если bonorum possessio наступает juris civilis corrigendi gratia[877], тогда на почве этой коллизии возникают уже известные нам отношения, когда одно лицо будет иметь nudum jus Quiritium[878], а другое будет охраняться tuitione praetoris[879]. Лишить цивильного наследника его качества heres претор не может, но он может сделать его положение как наследника sine effectu[880]: отказывая ему в исках, он может превратить его право в nudum jus. С другой стороны, сделать bonorum possessor'a цивильным наследником, дать ему jus Quiritium, претор также не может, но он может, предоставляя ему иски, как actiones utiles, создать для него положение, аналогичное наследованию - поставить его heredis loco, heredis vicem[881] (§ 2 In. 3. 9). Bonorum possessor будет иметь, если не квиритскую, то бонитарную собственность на наследственные вещи, будет кредитором и должником по наследственным обязательствам и т.д. Именно благодаря такой возможности претор и мог оказать свое реформирующее влияние на всю область наследования.
Вопрос о происхождении bonorum possessio, однако, и доныне является вопросом спорным. Каким образом претор пришел к мысли о вмешательстве в систему цивильного наследования, какие соображения руководили им? По мнению одних (Савиньи), bonorum possessio появилась впервые тогда, когда обнаружились особенно яркие противоречия цивильной системы изменившимся условиям (например, устранение от наследования эманципированных сыновей); для исправления этих противоречий - следовательно, сразу juris civilis corrigendi gratia - претор и стал давать свой ввод во владение. По мнению других (Вангеров, Дернбург, Жирар и др.), bonorum possessio возникла сначала в качестве провизорного ввода во владение на время спора о наследстве между двумя претендентами, - подобно тому как, по мнению некоторых, посессорные интердикты вообще возникли из провизорного владения вещью по случаю rei vindicatio. По мнению третьих (Гушке), bonorum possessio явилась вначале для урегулирования давностного завладения наследством: если цивильный наследник не вступал в наследство, оно могло быть захвачено всяким, причем по истечении года захвативший приобретал все права цивильного наследника (usucapio pro herede); для того, чтобы устранить захват наследства лицами, не имеющими к тому никаких оснований, претор и стал давать ввод во владение по своему усмотрению. Наконец четвертые (Лейст, Зомм и др.), опираясь на аналогичные явления аттического права[882], полагают, что bonorum possessio возникла впервые в применение к наследникам, не принадлежавшим к семье покойного (heredes extranei) и потому не бывших очевидными, бесспорными наследниками: ввиду неочевидности их наследственных прав ("si de hereditate ambigitur"[883]) они и должны были испросить себе предварительно у претора ввод во владение.
Примечания:
[860] Levitas animi – легкомыслие.
(Прим. ред.)
[861] Magis speciosa quam vera – "более
благовидная, чем истинная". (Пер. ред.)
[862] Feminae ab omnibus officiis civilibus
vel publicis remotae sunt – "женщины отстранены от всех официальных действий
публичного и частного характера". (Пер. ред.)
[863] Rustici – крестьяне. (Прим.
ред.)
[864] Propter sexus infirmitatem –
"вследствие слабости пола". (Пер. ред.)
[865] Si furiosus escit, ast ei custos nec
escit, agnatum gentiliumque in eo pecuniaque eius potestas esto – "если
человек впадет в безумие и не будет кому о нем позаботиться, пусть будет власть
агнатов и гентилов над его имуществом". (Пер. ред.)
[866] Quando tibi (tu?) bona paterna avitaque
nequitia tua disperdis liberosque tuos ad egestatem perdicus, ob eam rem tibi
ea re commercioque interdico – "поскольку ты имущество отцовское и дедовское
расточительством своим губишь и ведешь детей своих к нищете, по этой причине
запрещаю тебе распоряжаться этим имуществом". (Пер. ред.)
[867] Concensus curatoris – согласие
попечителя. (Прим. ред.)
[868] Hereditas nihil aliud est, quam successio
in universum jus quod defunctus habuerit – "наследование есть не что
иное, как получение в целом права, которым обладал умерший". (Пер. ред.)
[869] Rei hereditariae furtum non fit –
"не происходит кражи наследства". (Пер. ред.)
[870] Ср.: Kniep F. Gai Institutiones.
II. 1912. S. 187 и сл.
[871] Mitteis L. Romisches Privatrecht. I. S.
93. Kniep F. (loc. cit.) считает преемство в долгах
результатом жреческого обычного права.
[872] Hereditas… personam defuncti sustinet
– "В наследстве продолжается личность умершего". (Пер. ред.)
[873] Nostris videtur legibus una quodammodo
persona heredis et illius, qui hereditatem in eum transmittit – "По нашим
законам некоторым образом считается одним лицом наследник и тот, кто ему передал
наследство". (Пер. ред.)
[874] Solus deus heredem facere potest non
homo – "только бог может сделать наследником, а не человек". (Пер.
ред.)
[875] Si intestato moritur – "если
умирает без завещания". (Пер. ред.)
[876] Sine re – без вещи. (Прим.
ред.)
[877] Juris civilis corrigendi gratia –
"ради исправления цивильного права". (Пер. ред.)
[878] Nudum jus Quiritium – "голос
квиритского права". (Пер. ред.)
[879] Tuitione praetoris – "попечением
претора". (Пер. ред.)
[880] Sine effectu – "без реального
наполнения". (Пер. ред.)
[881] Heredis loco, heredis vicem –
"в положение наследника". (Пер. ред.)
[882] Аттического права – то есть греческого
права Афинского государства. (Прим. ред.)
[883] Si de hereditate ambigitur –
"если относительно наследования есть сомнения". (Пер. ред.)
