Черепахин Б.Б. Труды по гражданскому праву
Оговорка о полной или относительно полной франкировке самим отправителем (Freivermerk) в германском и других допускающих ее законодательствах также вполне совместима c выставленными положениями.
Советским железнодорожным правом такая оговорка, устраивающая полностью или отчасти ответственность грузополучателя за уплату фрахта и дополнительных платежей, не предусмотрена, а потому именно все платежи, не уплаченные при отправлении, считаются переведенными на получателя (ст. 73).
Принятие накладной и груза обязывает его "к уплате железной дороге всех платежей, могущих оказаться недовзысканными (курсив мой. - Б.Ч.) при выкупе груза" (ст. 89, абз. 7). Текст закона не оставляет сомнения в том, что даже предвидимости характера и размера неоплаченных платежей не придается советским железнодорожным правом существенного значения[183].
Несущественность оговорки о франкировке (Frankovermerk) в советском железнодорожном праве обусловливается именно установлением неограниченной ответственности грузополучателя за недоборы. Она имела бы смысл, только если бы эта ответственность должна была измеряться согласно накладной ("nach Massgаbe des Frachtbriefs"), как это имеет место, например, в германском праве.
Там, где закон при известных условиях допускает полное или частичное сосредоточение всей ответственности за уплату фрахта и дополнительных платежей на грузоотправителе, неограниченная ответственность, вытекающая из строгости железнодорожных тарифов, ложится именно на него.
Таким образом, в обоих случаях ответственность вытекает из договора железнодорожной перевозки, заключенного между отправителем и железной дорогой, но и в том и в другом случае совокупный объем права требования железной дороги с отправителя и получателя вместе измеряется не согласно волеизъявлениям сторон (в письменной форме изложенным в накладной), но всегда и во всем согласно действующим законно установленным тарифам[184].
С них обоих, с отправителя и получателя вместе, железная дорога не только может, но и должна получить все то, что ей причитается согласно тарифам за данную перевозку. Различие между германским и нашим железнодорожным правом в разрешении этого вопроса заключается только в том, что у нас, после получения груза и накладной грузополучателем, все недовзысканное может и должно быть взыскано только с него, тогда как по германскому праву при оговорке о франкировке и в этом случае полностью или частично остается ответственным грузоотправитель.
VII
Для осуществления железной дорогой своих требований к грузополучателю о пополнении недобора установлена краткая одногодичная давность[185].
Как видно из приведенных в примечании статей закона железнодорожная давность существенно отличается от общегражданской не только своим более кратким сроком, но также и рядом других особенностей.
Обрисовке исковой давности по требованиям из договора железнодорожной перевозки мною посвящен специальный очерк. Здесь будут изложены вкратце постановления нашего нового Устава ж.д., относящиеся к погашению давностью исков железных дорог к грузополучателю о пополнении недоборов.
Годичный давностный срок для осуществления требований об уплате недоборов начинает течь со дня окончательной уплаты провозных денег и дополнительных сборов.
Таким образом, исковая давность в данном случае начинает течь со времени возникновения права на иск, точнее - со времени возникновения правопритязания.
До окончательной уплаты фрахта и дополнительных сборов отношения между железной дорогой и грузохозяином еще не ликвидированы, и окончательный расчет между сторонами еще не произведен, поэтому допущенные неправильности в применении тарифа или ошибки в расчетах при определении провозной платы и других платежей могут еще быть исправлены при окончательном расчете.
До получения-выкупа груза нет еще недобора в окончательном виде, а есть в техническом смысле лишь платежи, "переведенные на получателя" (ст. 73 Устава ж.д. 1927 г.). К тому же многие платежи при приеме груза для перевозки не могут быть предусмотрены, например, сбор за хранение груза в месте назначения, за простой вагонов и т.п.
Только тогда, когда железная дорога выпустила из своих рук груз, обеспечивавший ей уплату грузохозяином всего, что с него причитается, она для принудительного осуществления своих требований уже вынуждена и управомочена выступить в роли истца для удовлетворения своих законных требований. Отсюда явствует, что в исследуемом случае наше железнодорожное право остается на почве положения, установленного для общегражданской давности ст. 45 ГК - "Течение исковой давности начинается с того времени, когда возникло право на предъявление иска".
Для общегражданской исковой давности установлен ряд случаев приостановки (ст. 48 ГК), перерыва (ст. 50 и 51 ГК) и допущено продление исковой давности при наличии признанной судом уважительности причин пропуска срока (ст. 49 ГК).
Применение указанных положений Гражданского Кодекса к железнодорожной исковой давности вообще, и в частности, к давностному погашению иска о недоборах следует признать недопустимым.
На почве Устава ж.д. 1922 г. вопрос был предметом спора.
А. Степанов[186] полагал, что поскольку законом исключительным отменяется закон общий только в тех его частях, в коих затронуты вопросы, тождественные с вопросами специального закона и разрешенные определенно иначе, чем в специальном, постольку к специальной железнодорожной давности исключено применение только ст. 44 в коей указан срок давности, расходящийся с железнодорожным. А так как ст. 103 и 104 не говорят, что течение железнодорожной давности приостанавливается "только" подачею заявления, и вовсе ничего не говорят о перерыве, то следует, что и текст и смысл статей 103 и 104 Устава ж.д. 1922 г. не противоречит применению к железнодорожным правоотношениям статей 45-51 ГК.
В противоположном смысле разрешали этот вопрос С. Шварцман[187] и Г.К.К. Верхсуда РСФСР в определении от 4/ХI 24 г. по делу N 31470[188]. В этом определении было сказано, что годичный давностный срок, указанный в ст. 101 и 102 Устава ж.д. 1922 г. продлению в порядке ст. 49 ГК не подлежит, так как указанная давность есть давность специальная. Это положение было подтверждено пленумом Верховного Суда РСФСР в его постановлении по делу Романщука[189] и разъяснении от того же 16/ХI 1925 г.[190]
С. Шварцман выставляет следующие возражения А. Степанову: специальные законы также имеют свою систему и проникающие ее основные тенденции, из коих может и должно, на основании 4-й ст. ГПК, черпаться восполнение их пробелов. Это общее положение полностью применимо и к Уставу ж.д. и вообще к нашему железнодорожному праву. Исходя из этих соображений и учитывая основные начала нашего железнодорожного права, этот автор приходит к утверждению невозможности распространения ст. 45-51 ГК на железнодорожную давность.
Вопрос о распространении норм ГК на железнодорожную давность и вообще на железнодорожные правоотношения не может быть разрешен в смысле признания абсолютной невозможности применения общегражданских законов к правоотношениям нашего железнодорожного права.
Действительно, можно утверждать, что железнодорожное право представляет собой не механическое сочетание разрозненных исключений, изъятий из положений ГК, но цельную и законченную систему норм. Поэтому в случае неполноты, неясности или недостатка норм Устава, для восполнения пробелов должно быть в первую очередь привлекаемо само железнодорожное право. Вместе с тем, однако, нельзя упускать из вида и того, что наше железнодорожное право не является абсолютно изолированным от всей прочей системы Советского права. Поэтому в тех случаях, когда железнодорожное право совершенно не разрешает того или иного вопроса, остается обратиться к общегражданским законоположениям, всякий раз при этом тщательно взвешивая, поскольку они совместимы с началами нашего железнодорожного права.
В этом смысле не может быть препятствий к применению к железнодорожным правоотношениям статей 45, 46 и 47 ГК, первой из них лишь постольку, поскольку вопрос о начале течения давности не разрешен иначе в Уставе ж.д.
Погашение давностью придаточных требований вместе с погашением главного, являющееся следствием самого существа придаточности данного требования, его несамостоятельности, одинаково приложимо и к требованиям железнодорожным. Так, например, с погашением требования о пополнении недобора должно погашаться равным образом и требование процентов и т.д.
В такой же степени из самого понятия исковой давности вытекает сохранение права и после истечения срока на его принудительное осуществление. Поэтому уплата грузохозяином недобора уже после истечения срока давности, не создает для него права на обратное истребование уплаченного. С истечением давностного срока отпадает возможность принудительного, активного осуществления требования, но не само право, которое продолжает существовать.
Наоборот, применение к железнодорожной давности ст. 44, отчасти 45, 48-51 следует признать недопустимым даже и при действии старого Устава ж.д.
Впрочем Г.К.К. Верховного Суда РСФСР признала возможным распространение ст. 50 ГК на железнодорожную давность[191], что следует рассматривать как нарушение основ нашего железнодорожного права.
При действии нового Устава неприменимость к железнодорожным требованиям ст. 48-51 ГК не должна вызывать никаких сомнений.
Вопрос о приостановке разрешен в ст. 127 Устава ж.д., где сказано, что течение срока, установленного в ст. 125, приостанавливается лишь подачею заявления в претензионном порядке. По поводу перерыва давности новый Устав хранит молчание, но приведенные выше соображения заставляют прийти к выводу о неприменимости к железнодорожной давности не только 48-й и 49-й ст. ГК, но и статей 50 и 51. Эту же точку зрения проводит Пленум Верхсуда РСФСР в своем разъяснении от 4 июля 1927 года (прот. N 12, пункт 8), где говорится, что "и перерыв срока исковой давности по основаниям, указанным в ст. 50 ГК, не может иметь применения к сокращенным срокам давности, специально установленным Гр. Кодексом, за исключением случаев, особо оговоренных в соответствующих законах (например, Устав ж.д. и т.п.)"[192].
Печатается по:
Б.Б. Черепахин.
Ответственность грузополучателя по требованиям
из договора железнодорожной перевозки.
Иркутск: Изд-е иркутского ун-та, 1927.
С. 3-31.
Приобретение права собственности по давности владения
I
Сталинская Конституция в статье 4 констатировала и закрепила полную отмену частной капиталистической собственности на орудия и средства производства, уничтожение эксплуатации человека человеком. В связи с этим пo-новому должны быть поставлены и по-новому разработаны очень многиe вопросы советского права, в частности - нашего гражданского права.
Пересмотр целого ряда сложившихся взглядов и теорий является не только возможным, но в некоторых случаях и необходимым. Одним из таких вопросов, где это особенно необходимо, является вопрос о приобретательной давности, точнее, о приобретении права собственности по давности владения.
Целесообразность его разработки отметил и подчеркнул т. А.Я. Вышинский на первом совещании научных работников права в июле 1938 г.[193]
Сталинская Конституция в статье 131 ставит перед каждым гражданином СССР задачу беречь и укреплять общественную социалистическую собственность. Статья 10 Конституции СССР обеспечивает защиту личной собственности гражданина и статья 7 (2-й абзац) - личной собственности колхозного двора.
Под углом зрения наилучшей постановки эффективной защиты социалистической и личной собственности должен быть, на мой взгляд, рассмотрен и разрешен также и данный вопрос - о приобретении права собственности по давности владения.
В нашей литературе давалась весьма различная оценка этого института. Некоторые[194] считали, что он несовместим с основами советского социалистического права, другие[195], наоборот, полагали, что отсутствие регламентации приобретательной давности является недостатком нашего Гражданского кодекса. Насколько были правы и неправы те и другие, будет сказано дальше.
Одно обстоятельство было и остается совершенно бесспорным - что наш действующий Гражданский кодекс и все наше гражданское право не знают приобретения права собственности по давности владения, а знают только исковую давность. Длительное владение вещью без надлежащего юридического титула не обращается в право собственности. Владелец имеет лишь возможность в соответствующих случаях защищаться при помощи исковой давности.
Правда, в нашей литературе было высказано мнение, что некоторые зачатки приобретательной давности известны нашему действующему праву. При этом прежде всего указывали примечание 1 к ст. 59 Гражданского кодекса РСФСР и соответственные нормы уголовных кодексов других союзных республик. Это примечание гласит: "Бывшие собственники, имущество которых было экспроприировано на основании революционного права, или вообще перешло во владение трудящихся до 22 мая 1922 г., не имеют права требовать возвращения этого имущества".
Многие усматривали здесь известную разновидность приобретательной давности. Между тем для того, чтобы рассматривать это положение в качестве приобретательной давности, нет достаточных оснований.
Прежде всего здесь нет основного признака давностного владения - не требуется какого-то определенного срока владения, тогда как для давностного приобретения прежде всего требуется, чтобы истек определенный срок. Это является, бесспорно, важнейшим реквизитом приобретения права собственности по давности. Кроме того, конец этого примечания: "не имеют права требовать возвращения этого имущества", говорит скорее за погасительную давность, если вообще здесь можно говорить о давности.
Второй случай, приводимый в литературе, имеет уже гораздо больше общего с приобретением права собственности по давности владения. Здесь речь идет о ст. 9 постановления СНК РСФСР от 26 октября 1932 г. "О безнадзорном и пригульном скоте".
Как известно, пригульный скот, а также скот безнадзорный, должен быть сдан в сельский совет или милицию, причем сельский совет передает этот скот на содержание и в эксплуатацию ближайшему совхозу или колхозу. Если в течение шести месяцев (для крупного скота и его молодняка) и в течение двух месяцев (для мелкого скота и его молодняка) не явится собственник, то этот скот переходит в собственность того колхоза или совхоза, которому он передан на сохранение и в эксплуатацию.
Здесь мы имеем, действительно, своеобразную разновидность приобретательной давности. Но это лишь частный случай, предусмотренный специальным законом. Из этого частного случая, конечно, никаких общих выводов делать нельзя.
Поэтому можно сказать, что, за этими небольшими исключениями, наше гражданское право не знает института приобретения права собственности по давности владения.
II
Здесь должен быть подвергнут рассмотрению связанный с вопросом о прибретательной давности вопрос о правовом положении вещи после истечения исковой давности по виндикационному иску.
Своеобразной трактовке подверглись у нас вещи, находящиеся у незаконного владельца, после того как собственник утратил право истребовать эти вещи в порядке виндикационного иска вследствие истечения исковой давности. Многие авторы[196] считают эти вещи бесхозяйными. Между тем почти единогласное в нашей литературе утверждение о бесхозяйности этих вещей является необоснованным.
Бесхозяйность этих вещей после пропуска собственником срока исковой давности по виндикационному иску мотивируется тем, что раз собственник потерял право на иск, то вещь тем самым будто бы становится бесхозяйной, потому что право бывшего собственника должно считаться прекратившимся и, поскольку приобретательной давности у нас нет, никто этого права не приобрел.
Это утверждение предполагает соответствующую трактовку института исковой давности. Дело в том, что, согласно ст. 44 и 47 Гражданскою кодекса, исковая давность приводит лишь к утрате права на иск, само же материальное субъективное право остается у данного субъекта.
Следовательно, если обязанное лицо в добровольном порядке исполнит свою обязанность - вернет вещь, то собственник, хотя бы этот возврат вещи произошел и после истечения исковой давности, не обязан возвращать ему вещь.
Здесь можно было бы установить разрыв между вопросом об обязанности вернуть вещь тому незаконному владельцу, который ее в свою очередь возвратил coбственнику, и вопросом о действии исковой давности. Может быть, следовало бы сделать таким образом, как это, в частности, имело место в Австрийском гражданском уложении (§ 1432, ср. § 1451), - можно было бы установить, что исковая давность прекращает самое право, а затем уже, рассмотрев вопрос о возврате неосновательного обогащения, сказать, что в соответствующем случае неосновательного обогащения оно не подлежит возврату. Но эта точка зрения противоречит нашему действующему закону.
Гражданский кодекс увязывает ст. 47 с исковой давностью и подчеркивает в ст. 44, что исковая давность приводит лишь к утрате права на иск, а отсюда совершенно естественно, что в нашем действующем законе мы не имеем никаких оснований считать, что в данном случае исковая давность прекращает самое право.
Но здесь возникает, на первый взгляд, другое затруднение, - в ст. 47 Гражданского кодекса говорится об обязательстве ("в случае исполнения обязательства должником:"). Быть может, она применима к обязательственному иску, но к вещному иску не применима. Однако такое разобщение вещного иска от обязательственного в данном отношении решительно не может быть ничем обосновано.
На мой взгляд, правильно понимает эту статью Б.В. Попов[197]. Он утверждает, что истечение давностного срока не погашает материального права, но лишь отнимает у него процессуальную защиту, т.е. он подвергает ст. 47 до известной степени распространительному толкованию. Действительно, кажется странным, почему притязания из обязательственного права являются более стойкими, чем притязания из вещного права, которое предназначено к более прочному закреплению обладания вещами. Совершенно ясно, что наш закон употребляет слово "обязательство" в данном случае в широком смысле, в смысле гражданско-правовой обязанности.
В самом деле, в чем отличие права собственности как вещного права от обязательственного права? Отличие заключается в том, что вещное право увязывает собственника с неопределенным кругом обязанных субъектов. С этой точки зрения мы различаем относительное правопритязание и абсолютное правопритязаниe. Но в момент нарушения эта существенная разница почти сводится на нет, потому что с момента нарушения, когда право собственности нарушено, появляется конкретнo обязанный субъект. Следовательно, здесь, в конце концов, мы имеем совершенно конкретную обязанность, а не только ту потенциальную обязанность, которая лежит на всяком и каждом. Итак, здесь опять-таки отпадает основание для того, чтобы не применять ст. 47 к вещному иску.
С этой точки зрения следует категорически отвергнуть утверждение о бесхозяйнocти вещей, на истребование которых пропущен срок исковой давности. До тех пор пока эти вещи находятся в руках незаконного владельца, они, поскольку у нас нет приобретательной давности, продолжают принадлежать собственнику.
Hо здесь мы наталкиваемся на известную трудность в том смысле, что имеется обратное указание в разъяснении пленума Верховного суда РСФСР от 29 июня 1925 г.[198], где, как известно, выставлено, в частности, положение о бесхозяйности вещей, по которым истекла исковая давность.
Примечания:
[183] На необходимость строго формального и ограничительного истолкования постановлений Устава ж.д. о переборах (а отсюда и о недоборах, поскольку оба института находятся в тесной взаимозависимости. – Б.Ч.) обратил внимание Пленум Верховного Суда РСФСР, давший соответствующее разъяснение от 7/II 27 г. (проток. N 3, п. 8) – "Судебная практика РСФСР" N 3 за 1927 г., стр. 3.
[184] Иначе рабинович, который полагает (цит. соч., стр. 62), что если признать, что получатель актом принятия груза принял на себя обязательство внести дороге следуемые ей платежи, то из этого следует сделать вывод, что получатель обязан внести дороге только те платежи, кот. причитаются ей согласно накладной, что является безусловно неправильным в этой формулировке.
[185] Устав ж.д. 1927 г., ст. 125: "Требования (претензии и иски) к железным дорогам, основанные на постановлениях настоящего устава и не погашенные в силу ст. 114 и 124, погашаются годовой давностью. Такою же давностью погашаются требования железных дорог об уплате недобора (курсив мой. – Б.Ч.), а равно о вознаграждении за понесенные от действий пассажиров и грузохозяев убытки"; ст. 126: "Определенный в ст. 125 годовой срок исчисляется: … 4) для требований о возврате перебора и об уплате недобора (Б.Ч.) – со дня окончательной оплаты провозных денег и дополнит. сборов"; ст. 127: "Течение срока, установленного в ст. 125, приостанавливается лишь (Б.Ч.) подачею заявления в претензионном порядке. Если претензия отклонена, то течение указанного срока продолжается со дня сообщения заявителю письменного ответа железной дороги и возврата представленных при подаче претензионного заявления документов (ст. 123), причем в случае, если остающийся срок менее трех месяцев, он удлиняется до трех месяцев". Ср. Устав ж.д. 1922 г., ст. 101–104; Б.Б. Черепахин. Исковая давность по действующему советскому железнодорожному праву – статья в журнале "Право и жизнь", кн. 8–10 за 1926 г., стр. 13–23, легшая в основу дальнейшего изложения.
[186] "Е.С.Ю." N 16 за 1925 г., стр. 427.
[187] "Е.С.Ю." N 28 за 1925 г., стр. 958–960.
[188] Сборник определений Г.К.К. Верхсуда РСФСР 1924 г. N 40, стр. 51 и след.
[189] "Е.С.Ю." N 48–49 за 1925 г.
[190] "Е.С.Ю." N 47 за 1925 г.
[191] Опред. Г.К.К. Верхсуда РСФСР по делу N 3924–1925 г. Собрание определений за 1925 г., вып. 1, N 92, стр. 177–179.
[192] "Е.С.Ю." N 36 за 1927 г. За неприменимость ст. 50 ГК говорит также историческое толкование ст. 125 Устава 1927 г. в сопоставлении ее со ст. 101 Устава 1922 г.: невключение в текст 125-й слов: "если вознаграждение не было уже прежде определено признанием его жел. дорогою полюбовною сделкой или судебным решением".
[193] См. "Основные задачи науки советского социалистического права" (Материалы 1-го совещания научных работников права 16–19 – VII 1938 г.), М., 1938, с. 56, 160 и 187.
[194] См. "БСЭ", т. 20, с. 110.
[195] См. Гражданские кодексы советских республик под ред. Малицкого, изд. 3-е, с. 5; Б.В. Попов. Исковая давность, М., 1926, с. 7.
[196] Таково господствующее мнение; в частности, см. "Гражданское право" (Учебник для юридических вузов), ч. I, М., 1938, с. 171.
[197] См. Б.В. Попов. цит. соч., с. 7.
[198] См. сборник разъяснений Верховного суда РСФСР, изд. 4-е, М., 1935, с. 42 и сл.
