Энгельман И.Е. О давности по русскому гражданскому праву: историко-догматическое исследование
В первой статье говорится о взысканиях как по противозаконным действиям, так и по договорам и по начетам казны. Таковые взыскания прекращаются вследствие давности, если они в течение 10 лет не были приведены в действие, или хотя по ним начато производство, но не доведено до конца и оставлено, или, наконец, даже производство окончено, но присужденное или вовсе, или частью не было взыскано. В ст. 44 говорится о преступлениях, оставшихся негласными в течение 10 лет, и прибавляется, что это правило должно быть применяемо и на будущее время, между тем относительно ст. 41 этого не сказано. Это различие в редакции доказывает, что в ст. 41 дается правило только на этот раз, между тем как ст. 44 объявлена общим законом.
Манифестом 28 июня 1787 года[190] вводится давность в делах гражданских. В ст. 4 этого манифеста сказано:
Манифестом 17 марта 1775 г. узаконив, что всякое дело или преступление уголовное, которое в течение 10 лет не сделалось гласным, долженствует предано быть вечному забвению. Право сего десятилетнего срока распространяем на все дела гражданские, как между частными людьми, так между ними и казной, и потому о недвижимом или движимом имении кто не учинил, или не учинит иска 10 лет, или предъявя оный, 10 лет по оному не будет иметь хождения, таковой иск да уничтожется, и дело да предастся вечному забвению.
В 8-й ст. повторяется правило манифеста 1775 года о прекращении давностью казенных исков и взысканий, причем оно объясняется общим законом, обязательным и на будущее время.
Из всего содержания этого закона видно, что дело идет о давности иска, если бы даже не было ссылки на уголовную давность. Давность исковая в этом законе установлена безусловная и широкая; единственное условие есть истечение десятилетнего срока. Она применяется ко всем искам, за исключением лишь тех, которые именно изъяты от ее действия. В случае пропущения ее не допускается восстановления прав, хотя бы в просрочке виновен был лишь уполномоченный[191]. Постановления о ней были так общи и коротки, что, при отсутствии юридического образования судей и чиновников, закон возбуждал самые странные недоразумения, для разъяснения коих изданы разные отдельные указы. Так, сенатским указом 1798 года[192] объясняется, что лишь тот может ссылаться на давность иска, на которого мог быть предъявлен иск, и что лицо, которому предоставлено право пользования или владения самим собственником, не может приобрести права собственности на это имущество никакой давностью. В банкротском уставе определяется[193], с ссылкой на манифест 1787 года, что, <ежели обязательства по просрочке их предъявлены будут ко взысканию по миновании уже от написания их 10 лет: таковые иски и взыскания уничтожаются>. Из этого постановления видно, как неразвито и неясно понятие о давности иска: здесь она понимается так, как будто вследствие ее уже невозможно заключение или существование обязательства на более, нежели 10 лет, так как истечением 10 лет со дня написания оно уничтожается. Если перед введением десятилетней давности обращается слишком мало внимания на давность, то теперь впали в противоположную крайность: в давности видели основной закон[194], который следует применять, по возможности, ко всем случаям, где только случайно прошло 10 лет. Неясное и недостаточное постановление 1798 года лишь только в 1822 году[195] дополнено было в том смысле, что при договорах, заключенных на несколько лет, давность считается со дня истечения срока по договору. Наконец, в 1824 году[196] определено, что давность начинается лишь с того дня, с которого кредитор вправе был требовать уплату должной суммы, и что давность прерывается как иском, так и, относительно казенного места, просьбой о выдаче. Если же выдача со стороны казны приостановлена распоряжением начальства, впредь до решения какого-либо спора или за неокончанием расчетов и т.п., то во все время до устранения этого обстоятельства течение давности приостанавливается; затем она уже не может быть продолжаема, но может лишь начинаться снова по прекращении этого обстоятельства, мешавшего предъявлению или осуществлению иска. Эти постановления распространяются, мнением Государственного Совета от 21 июля 1825 года[197], на все обязательства, причем указывается, что ими не дополнены постановления банкротского устава, но изменены.
Несмотря на общее правило, о применении давности ко всем случаям, если они именно не изъяты из ее действия, встречаются разные постановления, в которых предписывается применение давности к разным отдельным случаям[198]. В других узаконениях установляются правила о перерыве давности. Высочайше утвержденным докладом Сената в 1805 году[199] определяется, что при начале войны всегда должно быть издано постановление о приостановлении течения давности для тех лиц, которые по делам службы отправятся за границу.
С другой стороны, при решении разных частных случаев установлялись исключения из давности в явное противоречие закону 1787 года.
Прежде всего установилось исключение относительно дел, решенных именными указами. Поводом к тому было следующее дело.
В 1770 году завещанием действительного тайного советника Хитрово были отпущены на волю дворовые его люди. Спор его законных наследников против завещания был отвергнут юстиц-коллегией в 1772 го-ду; в 1776 году определение это было подтверждено Императрицей. Но, несмотря на то, оно относительно отпущенных на волю людей в исполнение приведено не было, <затем, что сии люди, некоторые якобы не доказали о своей вольности, а вообще начали о свободе просить пропустя десятилетнюю давность>. Противозаконность и несостоятельность этого объяснения были ясны сами по себе. Свобода - не учреждение частного, а государственного права. Кроме того, в 1775 году определено было, что отпущенных на волю людей ни за кого уже укреплять не велено, поэтому отпущенные на волю завещанием, приобревшие свободу утверждением завещания в высшей инстанции Императрицей, не могли быть лишены свободы на основании давности. Подобные доводы были бы неопровержимы. Но на них не обращали никакого внимания, а основывали правильное решение дела на совершенно лишнем неосновательном правиле, - на том, что будто действие давности отнюдь не распространяется на дела, решенные именными указами, по которым потребно единое исполнение, несмотря на то, есть ли о том частная просьба или нет таковой, потому что при неимении просьбы присутственное место само было обязано наблюдать за точным исполнением именного указа. Эти доводы решительно противоречат закону о десятилетней давности, ибо отменяют всякую давность. Действие десятилетней давности состоит именно в том, что, вследствие просрочки иска или недоведения его до конца или неисполнения приговора в течение десятилетнего срока, прекращаются действительные, на законе основанные и законом признанные права, которые без того были бы действительными. Именной указ есть закон. Право, основанное на именном указе, есть право, основанное на законе. Но законом признанное право может прекращаться давностью, следовательно, право, установленное именным указом, также. В одном решении Правительствующего Сената от 30 января 1835 года[200] приводится постановление о неподчинении действию давности дел, решенных именными указами, но вместе с тем утверждается, что во всех прочих делах давность применяется. В решении же от 13 ап-реля 1844 года[201], в явное противоречие с приговором 35 года, объявляется: так как указы Сената исполняются как именные указы Императорского Величества, то и дела, решенные ими, не могут подлежать давности. В Высочайше утвержденном мнении Государственного Совета от 23 апреля 1845 года[202] доказывается неосновательность этих исключений и прямо объявляется, что и дела, решенные именными и сенатскими указами, в случае неисполнения их должны подлежать давности.
В этом законе говорится: исполнение судебных решений должно подходить под давность, так же как и само судопроизводство. Судебный приговор есть лишь признание или подтверждение какого-либо права, а потому и действие его, ни в чем не отличное от действия всякого иного основания права, должно быть подчинено тем же ограничениям. А как договоры, купчие крепости и всякие акты, от действия давности не изъятые, быв оставлены в безгласности более 10 лет, теряют свою силу, то нет достаточной причины освобождать от действия давности и судебные приговоры, при молчании о том закона; ибо правило о твердости и неизменности судебных решений не состоит в противоречии с правилом о давности: решение твердо и неизменяемо, пока не прошел в безгласности определенный срок, но как скоро он минул, то вступает в силу закон о давности. Обращаясь от этих общих рассуждений в особенности к статье закона, по которой дела, решенные именными указами, изъяты от действия давности, Государственный Совет принял во внимание, что при существующем ныне образе наблюдения за исполнением Высочайших указов и повелений решительно не может последовать, чтобы какое-либо Высочайшее повеление осталось в безгласности более десяти лет, но если бы это и случилось, то право тяжущегося должно признать уничтоженным силой давности. Соображение это тем более заслуживает уважения, что все судебные решения, даже и в низших инстанциях, постановляются от Высочайшего имени.
Вследствие того в разных определениях Сената признается, что решения Сената, об исполнении которых не было просьбы в течение срока давности, теряют свою силу[203].
Другое исключение из применения давности, равно неосновательное, образовалось следующим образом. Манифестом 17 марта 1775 года личная свобода объявлена изъятой из частного произвола. В манифесте сказано было:
Всем отпущенным дозволяем впредь ни за кого не записываться, а при ревизии должны они объявить, в какой род нашей службы, или в мещанское или купеческое состояние, войтить желают по городам.
Из всего содержания манифеста, равно из других указов[204] видно, что эти слова должны быть приняты как запрещение укрепления свободных лиц. Однако выражение дозволяем не записываться могло быть истолковано в том смысле, что от воли свободных зависело - записываться или не записываться. Между тем не таково было намерение закона. Образ его выражения объясняется постановлением в инструкции во II ревизии, по которой все не принадлежавшие к какому-либо состоянию или классу обязаны были записаться в крепостные. В силу неясности этого выражения, объясняется в сенатском указе 6 апреля того же 1775 года[205], что после 17 марта сего года вольноотпущенные ни в каком случае не могут быть записаны в крепостные. Из одного сенатского указа 1780 года[206] видно, что запрещение укрепления свободных считалось безусловным. Во 2-й ч. Х т. Св. Зак. Гражд., изд. 1857 года (ст. 223, ныне отмененной) сказано, что запрещение укрепления воспоследовало 28 июля 1781 года[207]. В Полном Собрании Законов под этим числом есть только один указ, в котором упомянуто о вольности крепостных. В этом указе сказано, что <военнопленные, принявшие православную веру, с женами их, хотя бы они и на крепостных: женаты были, с детьми их быть свободными и дать им волю избрать себе такой род жизни, какой сами заблагорассудят>. Очевидно, этого указа нельзя считать запрещающим укрепление свободных лиц. По нашему мнению, при составлении 223-й ст. Х т. 2-й ч. (изд. 1857 г.) могли иметь в виду лишь манифест 16 ноября 1781 года[208] о новой ревизии, в котором подтверждается относительно вольноотпущенных 46-я ст. манифеста 17 марта 1775 года и сенатский указ от 10 декабря того же года[209] о распоряжениях касательно ревизии. В этом указе также прямо сказано, что уже манифестом 1775 года запрещено вступление свободных в крепостное состояние. Однако, несмотря на всю ясность указов, на практике все еще бывали случаи обращения свободных в крепостное состояние. Это мы заключаем из того, что указом 20 октября 1783 года[210] подтверждается, что по указу 28 июля 1781 года ни под каким предлогом свободный человек не может быть записан крепостным, что свобода не подлежит давности; и в этом указе ссылаются на манифест 1775 года, в котором запрещено свободных людей укреплять.
Но в том же самом году, перед тем, когда в третий раз провозглашается ненарушимость личной свободы, указом 3 мая[211] в Малороссии введено было крепостное право, до тех пор в ней не существовавшее. Тринадцать лет спустя, указом 12 декабря 1796 года[212], оно уже вводится в новороссийском и кавказском крае. В первом случае - из политических видов, с целью уничтожения местного самоуправления и местных особенностей казацкой вольницы[213], в другом - из причин чисто административных, подобных тем, которыми руководствовались в Великой России в конце XVI века. Впрочем, выражение <крепостное состояние> в этих указах не употребляется. В первом из них говорится: <Для известного и верного получения казенных доходов в наместничествах Киевском, Черниговском и Новгородском Северском, и в отвращение всяких побегов к отягощению помещиков и о[бре]тающихся в селениях обитателей, каждому из поселян остаться в своем месте и звании, где он по нынешней последней ревизии написан, кроме отлучившихся до состояния сего указа; в случае же побегов после издания сего указа поступать по общим государственным установлениям>. В другом же сказано: <Известно, что в полуденном краю государства (нынешних новороссийских губерниях, на Дону и на Кавказе) своевольные переходы поселян с места на место наносили многим из тамошних обитателей великие в заведениях их расстройства и даже разорения, и что вкоренившемуся злу этому, поколику оно делалось там общим, до приведения всех жителей тех губерний в известность, воспрепятствовать не было средства без употребления самых крайних мер. А между тем подавало сие повод корыстолюбцам, забывшим присягу, отваживаться на подговоры туда к побегу крестьян из самых внутренних губерний: Для прекращения всего того и дабы единожды водворить в вышеупомянутых местах по сей части порядок, и утвердить в вечность собственность каждого владельца, за благо признали мы постановить: 1) чтобы: каждый из поселян остался в том месте и звании, как он по нынешней ревизии написан будет; 2) удовлетворить владельцев, которые: до сего указа отыскали своих беглых: принеся о том жалобы: жалобы, поданные после указа, считать недействительными; 3) утвердив непременное пребывание поселян на местах, ими обитаемых, и воспрещая отныне своевольному их перехождению, если после этого селения (помещичьи или казенные) беглых людей к себе примут и держать будут, с таковыми поступать по законам>.
Текст этих указов чрезвычайно любопытен в том отношении, что представляет собой лучший комментарий указам, которыми в конце XVI века введено было крепостное право. Исследователи по этой части, например М.П. Погодин, старались объяснить образ происхождения крепостного права при помощи точного толкования отдельных слов указов, строили целые предположения на том, что в указе упомянуто о беглых, значит, о чем уже было запрещение или тому подобное. Между тем здесь мы видим, что о беглых говорится, несмотря на то, что переход крестьян перед сими указами был совершенно законным. После этого какое же возможно толкование отдельных слов! Далее, подобно тому, как при общем введении крепостного права запрещается крестьянам оставлять места, где несколько лет перед тем были записаны, и при этом каждому предписывается оставаться, где кто записан по ревизии, которая между тем, как во время óно перепись, была вовсе произведена не с целью ввести крепостное право и лишь впоследствии, при введении крепостного права, была принята в основание для окончательного устройства крестьянского дела.
Хотя после 1783 года уже не могло более подлежать сомнению то, что личная свобода не может быть уничтожена давностью, но все-таки в отдельных случаях проявился прежний взгляд, и в интересе помещиков ограничивалось применение общего правила.
Мы видели, что уже манифест 1775 года содержал в себе запрещение укрепления свободных лиц, но указом 21 сентября 1815 года[214] объявляются запрещающими укрепление вольных людей указы 20 июля 1781года и 20 октября 1783 года, так что не подлежит давности лишь свободное состояние лиц, бывших после 1781 и 1783 годов вольными, и только укрепленные после сих указов должны получить свободу, несмотря на истечение десятилетней давности; к делам, происшедшим из прежнего времени, давность применяется. По отношению же к новороссийскому и малороссийскому краям постановлено, что из крепостного состояния только те могут быть исключены, <которые доказывать начали, что они в крестьяне записаны подложно и заочно, если о сем по изысканию действительно будет доказано. Но будущее же время, за прошествием многих лет о сем в безгласности, новых просьб не принимает, поелику неограниченное на сие дозволение может нанести в том крае немалый вред и замешательство>. Итак, здесь допускается опять применение давности на прежнее время, если течение ее не было прервано начатием иска о свободе, до времени состояния этого указа.
Примечания:
[190] П. С. З. N 16651.
По мнению Неволина, при введении в России десятилетней давности имели
в виду постановления о ней Литовского Статута. Он ссылается при этом на
межевую инструкцию 1783 г. (П. С. З. N 15651, ст. 26) для губерний Витебской
и Полоцкой. В этом законе действительно указывается на постановления Литовского
Статута о десятилетней давности. Однако эта ссылка означает лишь, что
при межевании в упомянутых губерниях должно быть обращено внимание на
постановления местного права. Действительно, 10 лет считаются общим сроком
в Литовском Статуте, но постановления его, основанные на римском праве,
столь различны от общей десятилетней давности исков, установленной Екатериной
II, что впоследствии оказалось нужным внести десятилетнюю давность в те
губернии, в которых действовал Литовский Статут (П. С. З. N 18828,
1799 г.). Поэтому нельзя утверждать, что десятилетняя давность заимствована
из Литовского Статута. Однако заимствовано из него, очевидно, выражение
земская давность, - выражение, которое не встречается в указах
1785 и 1787 гг. Кажется, в этом заключается все влияние Литовского Статута
на русское право по этому учреждению.
[191] П. С. З. N 23282,
именной указ 22 сентября 1803 г., распубликован при сенатском указе 16 февраля
1823 г., N 29315; N 29601. Высочайше утвержденное мнение Государственного
Совета 31 августа 1823 г.
[192] П. С. З. N 18645.
[193] П. С. З. N 19692,
II, 69.
[194] П. С. З. N 23282
и 29601.
[195] П. С. З. N 28905.
Высочайше утвержденное мнение Государственного Совета от 30 января. Для
привилегированных губерний то же самое правило было уже издано в 1815
г., N 25883.
[196] П. С. З. N 29832.
Высочайше утвержденное мнение Государственного Совета от 9 марта, п. 4.
[197] П. С. З. N 30429.
[198] П. С. З. N 21225
1810 г., N 29832 1824 г., N 27039 1817 г., N 27137, того же года.
[199] П. С. З. N 21975,
п. 6.
[200] Сборник решений
Правительствующего Сената (Сборник). I. СПб., 1865, N 14.
[201] Там же. N 27.
[202] 2-е П. С. З.
N 18952.
[203] Сборник. I, N
186, 309.
[204] П. С. З. N 21186.
[205] П. З. С. N 14294.
[206] П. З. С. N 15070.
[207] В других указах
упоминается об указе от 20 июля 1781 г., но под этим числом в Полн. Собр.
нет никакого указа.
[208] П. С. З. N 15278,
п. 11.
[209] П. З. С. N 15296.
[210] П. С. З. N 15853.
[211] П. З. С. N 15724,
п. 8.
[212] П. З. С. N 17638.
[213] Лохвицкий. Губерния,
1, стр. 16-17.
[214] П. С. З. N 25917.
