Петражицкий Л.И. Права добросовестного владельца на доходы с точек зрения догмы и политики гражданского права
"Путем многолетней бережливости Х собрал 5000 марок и на эти средства открыл в наемном помещении скромный ресторан, доставляющий пропитание ему и его семейству. Его богатый дядя отказывает ему имение, приносящее годично 12 000 арендной платы. Х приобрел легат 1-го июля. Спустя некоторое время, например в сентябре, получил 12 000 арендной платы и издержал часть этой суммы (например, 5000) на более элегантное устройство своего городского предприятия, другую часть (например, 5000) - на путешествие с семьею по Италии. В конце октября в его кассе осталось 2000. И вот первого ноября он узнает, что отказанное имение в действительности принадлежит некоему У, который уже приступил к осуществлению своих прав. Теперь Х, который, таким образом, попал первого ноября в mala fides, обдумывает свое юридическое и финансовое положение. Правда, по правилам прусского уложения он имеет право удержать за собою до 1-го июля следующего года управление имением[255] и может по этому поводу причинить собственнику массу неприятностей и убытков; но от этого ему нет никакой пользы, даже в случае корыстолюбивого и недобросовестного поведения, потому что имение до 1-го июля не приносит никаких доходов. В этом отношении, стало быть, более благоприятное отношение прусского закона к добросовестному владельцу (состоящее в том, что владельцу в течение нескольких месяцев после наступления mala fides гарантируется управление и извлечение доходов в свою пользу из заведомо чужого имения) - нашему Х - не пойдет впрок[256]. Зато он принужден значительную часть уже собранных и издержанных доходов возвратить собственнику. А именно, его bona fides продолжалась в году деления 4 месяца (июль - октябрь), стало быть, из полученного дохода в 12 000 он должен возвратить собственнику 8000; между тем в наличной кассе у него только 2000. Чтобы добыть недостающую сумму (6000), ему приходится ликвидировать свое городское предприятие. Мебель и прочая обстановка будет распродана за полцены. Необходимость ликвидировать свое отношение по договору найма с собственником помещения поведет за собою для Х новые потери. Вся ликвидация, может быть, доставит лишь требуемые 6000. Таким образом, семейство Х доведено "благоприятными для добросовестного владельца правилами" до полного разорения без всякой вины со стороны Х, только в силу неудачного законодательства. Римское право не доставляет владельцу гарантии фактического хозяйничания и извлечения доходов из заведомо чужого имения, но зато оно устраняет опасные последствия добросовестного потребления доходов. Правила прусского земского уложения являются поучительным примером, как опасно реформировать известный институт права, не понимая его цивильно-политической функции".
§ 27. 3. Правила нового общегерманского гражданского уложения
Постановления нового германского уложения, получившего в прошлом году законодательную санкцию и долженствующего вступить в силу действующего закона 1 января 1900 г. и заменить собою действующие еще теперь в Германии так называемое общее (римское) и партикулярные гражданские права, заслуживают по многим причинам особого внимания[257].
Новое уложение составит несомненно важную эпоху во всемирной истории гражданского права и цивилистической науки.
Современная наука гражданского права развивается главным образом под предводительством и влиянием немецкой юриспруденции, которая в свою очередь опирается на продукт деятельности римской юриспруденции, на Corpus iuris. Естественно поэтому, что и новые лозунги, программы и направления в области цивилистики и даже отчасти науки права вообще в Новое время создавались выдающимися германскими романистами (Савиньи, Иеринг). Впредь центром тяжести и фундаментом германской цивилистической юриспруденции сделается новое гражданское уложение.
С другой стороны, вполне заслуженные вообще пред цивилизованным человечеством уважение, авторитет и престиж, которыми пользуется германская юриспруденция, перейдут, естественно, и на ее детище, на новый германский кодекс, являющийся плодом многовековой деятельности германского юридического гения вообще, и с точки зрения последних стадий развития кодификационного дела плодом замечательно напряженных, безгранично преданных делу, дружных и воодушевленных усилий всей теперешней германской юриспруденции. Поэтому едва ли впредь какой-либо гражданский законодатель культурного государства станет постановлять свои решения, не справившись прежде, как решены эти вопросы в германском уложении.
Новый германский кодекс составляет, таким образом, эпоху и перелом по отношению к прошлому гражданского права и его науки и будет в будущем оказывать сильное влияние на юриспруденцию и законодательство непосредственно, своим собственным авторитетом, и косвенно, через будущую германскую юриспруденцию.
Но и независимо от такого исторического значения по отношению к прошлому и будущему гражданского права и юриспруденции новое уложение и отдельные его постановления в теперешнее время представляют особый интерес как воплощение "последнего слова науки". В другом месте мы посредством многочисленных специальных исследований и подробных общих соображений пытаемся обосновать ту мысль, что хотя новое уложение и является вообще последним словом науки, но оно - плод не той науки, которая единственно призвана и в состоянии уготовить прочную почву для реформы гражданского права, вполне удовлетворяющей своей задаче (т. е. науки гражданского законодательства, политики гражданского права), а другой науки, которая призвана и в состоянии только содействовать успешному практическому применению уже действующего позитивного права (цивилистической юриспруденции, науки практического, позитивного права). Мы видим, таким образом, в новом германском кодексе плод роковой ошибки и существенного заблуждения и называем его в заключении нашей критики (Lehre v. Einkommen, 2-й том, стр. 628) плохим кодексом. Но, оставаясь при мнении, высказанном в названном сочинении и вовсе не впадая в противоречие с собой, мы здесь тем не менее считаем нужным во избежание недоразумений выразить следующее. По нашему убеждению, новое германское гражданское уложение является лучшим из существующих теперь гражданских кодексов; мало того, оно является вообще совершеннейшим и лучшим продуктом законодательной мысли и работы, какой только мог быть достигнут при современном состоянии науки; и если оно и не является продуктом той пока отсутствующей науки, на будущее развитие и процветание которой во имя прогресса человечества позволительно уповать (т. е. самостоятельной науки политики права и ее ветви - цивильной политики), то во всяком случае оно является последним словом науки, какова она теперь существует, и последним словом законодательной мудрости, поскольку таковая при отсутствии специальной и самостоятельной науки, посвященной выработке этого рода мудрости и знаний, могла быть в распоряжении у авторов нового уложения, т. е. германской юриспруденции[258].
Но именно вследствие признания (при относительной и сравнительной оценке) высоких достоинств и авторитета нового немецкого гражданского кодекса последний является вообще самым подходящим предметом для критики, имеющей в виду доказательство неудовлетворительного состояния теперешней законодательной мудрости и положительных знаний в области политики гражданского права, а с другой стороны, его отдельные положения требуют тем более тщательной цивильно-политической критики, что они, естественно, приобщены к авторитету и престижу всего кодекса и в случае их цивильно-политичес-кой неправильности могут легко навести других законодателей или даже науку на ложный путь.
Ввиду этого мы считаем нужным положения нового кодекса о правах добросовестного владельца на плоды подвергнуть особенно подробному рассмотрению. Для критики и понимания их необходимо начать с положений и изменений, произведенных при ревизии проекта в комиссиях Союзного Совета и Рейхстага и возведенных потом в закон.
Первый проект содержал следующие постановления:
§ 900. "Кто владеет чужою вещью, тот приобретает на указанные в § 792 N 1 плоды вещи[259] право собственности с момента отделения их от главной вещи. Это правило не применяется:
1) если владелец во время отделения знал (gewusst hat), что он не имеет права на владение вещью или что другое лицо в силу вещного права управомочено к извлечению плодов;
2) если владелец приобрел владение вещью посредством деяния, под-лежащего наказанию, хотя бы основанного только на неосторожности;
3) если отделение произведено другим лицом, не собственником, без запрещенного самоуправства в силу вещного права, содержащего правомочие извлечения плодов из вещи".
В дополняющих эти правила §§-х первого проекта о rei vindicatio соответственно постановляется, что владелец обязан возвращать плоды собственнику в случае и с момента положительного знания (§ 931: "wenn der Besitzer weiss: die Kenntniss erlangt hat"), что он не имеет права на владение etc.
В цивильно-политической критике этих правил, помещенной в "Fruchtvertheilung", стр. 248 и сл., я указал на следующие недостатки, подлежавшие исправлению:
1. Ограничение применения института случаями владения в тесном смысле (т. е. владения в виде собственности) лишено всякого основания.
2. Недостаточно мотивированы и вообще не выдерживают критики пункты 2 и 3 § 900.
3. Лишено основания и то правило, вытекающее из положений проекта, по которому приобретение плодов продолжается и после начала процесса.
4. Практически особенно опасным является положение проекта о содержании недобросовестности ("Если владелец во время отделения знал, что он на владение вещью не имеет права:"), Fruchtvertheilung, стр. 251. Понятие "знания" необходимо заменить понятием bona (resp. mala) fides в римском смысле, так, чтобы и неизвинительное отсутствие знания и сомнение исключали приобретение плодов.
5. В критике проекта я особо не указал, но из предыдущего изложения вытекало само собою, что и отсутствие обязанности возвращения fructus extantes принадлежит к недостаткам правил, принятых проектом.
Комиссия Союзного Совета для второго чтения проекта отчасти последовала этим указаниям[260], отчасти же (и притом в самом интересном для меня с точки зрения идеи, проводимой в "Fruchtvertheilung", пункте, а именно относительно fructus extantes) оставила их без последствий.
Ввиду единства идеи и тесной логической связи как положительных предложений, так и критических замечаний в "Fruchtvertheilung" такое отношение может показаться непонятным. Для понимания его и постановлений о правах добросовестного владельца на плоды, принятых вторым чтением проекта и содержащихся в теперешнем уложении, следует принять во внимание отношение немецких рецензий моего исследования к содержащимся в нем цивильно-политическим предложениям[261].
Несмотря на большой политическо-практический интерес к вопросам de lege ferenda, возбужденный появлением первого проекта и к 1892 году еще не угасший среди германской юриспруденции, собственно научные интересы немецких юристов, и в частности романистов, сохранили прежнее содержание и направление в том смысле, что исходною точкою цивилистических сочинений для квалификации их как ученых исследований должны были быть источники позитивного, преимущественно римского, права и их толкование, и что научная критика и научный интерес ученых-цивилистов, в особенности романистов, сосредоточивался по-прежнему на источниках, новых теориях в области их практическо-догматического толкования, исторической критики (в частности, отыскивания интерполяций) etc. Сообразно с этим, несмотря на сравнительно весьма большую критическую литературу, возбужденную появлением "Fruchtvertheilung", цивильно-политическая часть этого сочинения не подверглась достаточно внимательному обсуждению, чтобы выяснить и установить ее правильность или неправильность. Весь интерес ученой критики сосредоточился на исторической и догматической части сочинения, и притом главным образом, почти исключительно, на содержащемся в первой части сочинения объяснении фрагмента Папиниана в l.7 § 1 D. s. m., считавшегося прежде загадочным и необъяснимым. Даже те критики, которые заинтересовались не исключительно этою частью сочинения, а обратили внимание и на цивильно-политические объяснения исследуемых в "Fruchtvertheilung" институтов римского права, оставили без рассмотрения собственно цивильно-политическую часть сочинения или ограничились по этому поводу краткими, общими и поверхностными замечаниями, не уясняющими дела настолько, чтобы дать твердую опору для правильного решения вопроса со стороны законодательной комиссии.
Краткое замечание по поводу моего предложения реципировать римское деление плодов на extantes и consumpti находим в рецензии Эндемана (Iurist. Literaturblatt, 1892, N 40). И он посвящает главное внимание изложению моего "решения отчаянной проблемы", т. е. объяснению l. 7 § 1 s. m., а по поводу теории прав добросовестного владельца на плоды он ограничивается общими одобрительными замечаниями, по-види-мому, показывающими, что он согласен в области римского права с моим объяснением, но к этому присовокупляет оговорку, что идею, лежащую в основании римского права, он особенно гениальною правовою мыслью не считает[262], что я разрушительному действию неожиданного дол-га суммы fructus consumpti придаю слишком большое значение (zu stark pointirt) и что более удачное решение вопроса содержит французское право и германский проект, которые следуют принципу: en fait des meubles la possession vaut titre - и в области приобретения плодов выводят только вполне правильное и неизбежное последствие из этого принципа, предоставляя добросовестному владельцу все отделенные плоды[263].
Далее, замечания по поводу моей критики § 900 находим в рецензии Oertmann'a. Но и эти замечания крайне лаконичны и неясны. Выше мы видели, что Эртман по поводу предложенного мною объяснения римских правил о bonae fidei possessio высказал несколько сбивчивые и противоречивые мнения. С одной стороны, он, по-видимому, весьма решительно отвергает мою теорию (в пользу принципа cultura et cura), а с другой стороны, в разных местах делает в ее пользу такие уступки, которые мало согласуются с его же полемическими изречениями, в частности он допускает, что несоответствие правил позднейшего римского права с защищаемою им трудовой теорией получилось от воздействия указанных мною точек зрения (стр. 584). В таком случае окончательная структура института представляет как бы наслоение двух принципов: воплощение первоначального принципа cultura et cura и переделку этого продукта сообразно с защищаемою мною точкою зрения. Такой же эклектизм проявляет он и в своих замечаниях по поводу моих предложений de lege ferenda. Судя по его приверженности к трудовой теории, можно было бы ожидать, что он будет и de lege ferenda рекомендовать ее рецепцию и последовательное проведение (например, с его точки зрения, естественно было бы признать различие плодов, произведенных трудом владельца, и fructus mere naturales ab alio sati etc.); судя же по другим его замечаниям, можно было бы ожидать, что он предложит комбинацию принципа cultura et cura и указанных мною точек зрения и рецепцию правил Corpus iuris. Между тем не случилось ни того, ни другого. А именно здесь (на стр. 585) критик выражает свое согласие с моим мнением о замечательной удачности правил нашего института, выработанных римскими юристами, но тут же лаконически заявляет, что тем не менее я напрасно и de lege ferenda защищаю restitutio fructus extantes, так как последнее "не соответствует современным правовоззре-ниям и потребностям оборота" (den modernen Rechtsanchauungen so wenig wie den Verkehrsrücksichten entspricht). Какие правовоззрения и какие потребности оборота он здесь имеет в виду, он не сообщает, и едва ли бы кто это темное изречение разгадал, если не принять во внимание содержания рецензии Эндемана.
Из слов Эртмана самих по себе можно только заключить, что он de lege ferenda оставляет как свою, так и мою теорию, равно комбинацию их, воплощенную, по его мнению, в правилах Corpus iuris, но в какой третий лагерь он перебегает, не видно. Лишь ввиду появившейся раньше рецензии Эндемана и ввиду сильного и воодушевленного течения в пользу замены в германском проекте по возможности римских положений принципами германского права дело разъясняется в том смысле, что критик намекает на свое согласие с Эндеманом по поводу принципа ограничения виндикации, и объясняется, почему он это делает[264].
По поводу принципа "possession vaut titre" считаем необходимым заметить следующее: Эндеман видит в правилах проекта необходимое последствие этого начала; между тем составители проекта на самом деле не стояли на этой германистической почве, а исходили из начал римского права. Мотивы (т. III, стр. 364 и сл.) начинают с указания на изречение источников "bonae fidei possessor fructus suos facit" и на то обстоятельство, что из таких изречений в связи с некоторыми другими данными возникла теория, что владелец приобретает на плоды право собственности, каковая теория и воплотилась в соответственных постановлениях новых гражданских уложений и проектов. Далее мотивы, ссылаясь на авторитет Виндшейда, подвергают такое понимание источников сомнению и считают только достоверным, что b. f. possessor имеет право потреблять плоды и что для ограждения этого права потребления и устранения процессов, в случае отчуждения плодов владельцем, признаются соответственные ограничения исков собственника вещи. Тем не менее составители считают нужным сделать дальнейший шаг в ограждении прав владельца, соответствующий направлению новых законодательств, и признать за владельцем право собственности на плоды: "Сделав только небольшой шаг дальше, мы приходим к результату, выгодно отличающемуся своею простотой и состоящему в признании сразу (т. е. без usucapio) за владельцем права собственности на плоды. Этот дальнейший шаг отвечает справедливости. Правомочия потребления и отчуждения владельца материально почти равняются собственности. Было бы несправедливым, если бы владельцу вредило случайное обстоятельство, что он не потребил и не отчудил. Результат, к которому приходит проект, может быть также характеризован в том смысле, что относительно главной вещи удерживается строгий принцип собственности, а относительно отделенных плодов владельцу предоставляется положение собственника, сходное с тем, какое относительно движимых вещей вообще создается французским правилом "possession vaut titre".
Примечания:
[255] Это вытекает из правил Landrecht’a
об управлении имением в течение года деления, ср. I, 21, § 151, 152
Fruchtvertheilung, стр. 237 и сл.
[256] Suarez, l. c., находит, что
тот «кто bona fide и iusto titulo приобрел вещь», заслуживает более снисходительного
и благоприятного отношения к нему права, нежели это было в Риме, и правила
прусского уложения объясняются стремлением их автора создать для владельца
возможно лучшее юр. положение.
[257] Эти слова издания 1897 г. оставлены
в тексте без изменения в качестве объяснения тона дальнейшего изложения;
последнее я оставил тоже без изменения, хотя теперь я о тех же вопросах
писал бы, вероятно, с меньшим «воодушевлением» (но именно потому, вероятно,
не лучше, а хуже).
[258] Мы готовы признать, что во втором
томе Lehre v. Einkommen, написанном в возбужденное и «горячее» время,
слишком односторонне выдвинута отрицательная критика проекта с указанной
выше абсолютной точки зрения и не создано ей достаточного противовеса
в смысле намеченной здесь относительной оценки и относительного одобрения,
причем высказанные там упреки по адресу германской юриспруденции и по
адресу второго проекта получили слишком резкую форму выражения. Во всяком
случае со стороны иностранца и притом во время крайнего патриотического
воодушевления по поводу второго проекта и в пользу скорейшего возведения
его в закон со стороны германской юриспруденции и общества употребление
таких выражений, как хрестоматия цивильно-политических ошибок, бессознательная
компиляция etc.по адресу проекта, было весьма опасно (впрочем, я предвидел,
конечно, что моя книга вызовет сильное неудовольствие и раздражение; см.
L. v. E. II, предисловие, стр. VI).
[259] Пункт 1 § 792 (= пункту
первому § 99 нового уложения) гласит: «Плоды вещи суть ее органические
произведения (Erzeugnisse) и та прочая добыча из нее (Ausbeute), извлечение
которой относится к пользованию вещью сообразно с ее назначением».
[260] Ср. § 870 второго чтения
и ссылку на «Fruchtvertheilung» в протоколах обсуждения § 900 первого
чтения.
[261] При этом нужно иметь главным
образом в виду замечания тех рецензий, которые появились достаточно заблаговременно,
чтобы повлиять на обсуждение вопроса во второй комиссии.
[262] В тексте «правовой» подчеркнуто.
Вероятно, этим автор желает дать понять, что эта «мысль» не может быть
сведена на юридические принципы. Я этого, конечно, и не утверждал, а говорил
о хозяйственно-политической удачности римского решения вопроса.
[263] В отличие от римских принципов
неограниченной виндикации и невозможности перенесения на другого права
собственности со стороны того, кто сам не имеет права собственности на
отчуждаемую вещь без согласия собственника, германским принципом считается
ограниченность виндикации и возможность приобретения права собственности
от несобственника. Относящиеся сюда постановления прав германского происхождения
о приобретении и виндикации движимостей в частностях не совпадают друг
с другом. Здесь достаточно привести два типических законодательных постановления:
одно – французского, другое – австрийского права.
[264] Несмотря на решительное, хотя
и не высказанное прямо, одобрение принципа en fait des meubles, Эртман
и к моей критике постановлений первого проекта относится нерешительно.
А именно дальше он замечает: «Заслуживают внимания (Beachtenswerth) замечания
(на стр. 248 и сл. «Fruchtvertheilung») по поводу § 900 проекта,
в особенности мы вполне присоединяемся к порицанию по поводу ограничения
владением в обыкновенном смысле».
