Пассек Е.В. Неимущественный интерес и непреодолимая сила в гражданском праве
Донелл полагает, что предмет обязательства, направленного на совершение известного действия, есть в сущности вовсе не это действие, а тот интерес, который связан для кредитора с совершением или несовершением его. Нельзя отрицать, конечно, что в тот момент, когда обязательство основывается, действие это (factum promissum) составляет его непосредственное содержание (in obligatione est), но только в том смысле, что совершением его должник может от обязательства освободиться, а вовсе не в том, что обещанное действие может быть предметом иска. Пока срок, в который действие должно быть совершено, не истек, до тех пор иска о совершении его, очевидно, предъявлено быть не может, но такого иска не может быть предъявлено и по истечении срока, так как начиная с этого момента содержание обязательства меняется: non aliud in obligatione versari incipit, quam id, quod interest.
На вопрос, не противоречит ли такое решение основному правилу, что требовать с должника можно только то, на что он обязался, Донелл отвечает отрицательно. Намерение сторон, говорит он, было направлено именно на интерес, хотя словами они и выразили другое (non promittitur id quod interest verbis, sed sententia contrahentium). Никогда кредитор не заключает обязательства ради совершения самого действия (nemo factum stipulatur propter factum), действие это само по себе для него бесполезно и не может быть объектом права уже потому, что, будучи совершено, исчезает бесследно (quod statim evanescat semel emissum, nec haberi a quoquam possit). Такие обязательства заключаются ради пользы и прибыли, которые извлекаются из совершения действия, цель их - польза действия, т.е. то, что из него извлекается и только с этой целью основываются обязательства. Так, например, если заключается договор о постройке дома, то заключается он вовсе не для того, чтобы были совершены известные действия, создающие постройку (non utique propter aedificationem, seu ut interponatur solum opera aedificationis), но для того, чтобы в результате получить дом, а из дома извлекать пользу (utilitatem insulae). Но если мы заключаем обязательства ради той пользы, какую из них мы извлекаем, то единственным предметом обязательства является эта польза, каково бы ни было непосредственное его содержание; таким образом, иск об интересе и будет иском именно о том, что составляло истинный предмет обязательства.
С тем что кредитор не может ничего требовать, кроме возмещения интереса, в том случае, если действие уже не может быть совершено, согласны, продолжает юрист, все; но многие полагают, что пока совершение действия остается возможным, до тех пор должны быть употребляемы меры принуждения против должника, могущие заставить его совершить действие in natura. Но такое мнение, основанное на ложно понятом чувстве справедливости и на ложном понимании правила "pacta servanda sunt", должно быть абсолютно отвергнуто. Прежде всего оно противоречит источникам, и тексты, приводимые им в свою пользу, могут быть истолкованы в этом смысле только с большими натяжками и искажениями. Затем признавая его правильность, мы пришли бы к выводу, что одно и то же обязательство может быть направлено на два различных предмета: при одних условиях на совершение действия, при других - на интерес - такой вывод представляется ни с чем несообразным. Наконец, несмотря на все средства принуждения, должник может оказаться настолько упорным, что действия все-таки не совершит и в конце концов дело опять-таки сведется на возмещение интереса.
Ввиду всего этого Донелл приходит к окончательному выводу, что в обязательствах quae in faciendo consistunt ответственность должника определяется размером интереса кредитора и что обязательства, в которых такого интереса налицо не имеется, - недействительны (si nihil inter-sit stipulatoris omnino non teneatur, nedum praecise facere cogatur).
Если мы примем при этом во внимание, что под интересом Донелл понимает исключительно интерес чисто имущественный (dam-num emergens et Iucrum cessans ex eo quod factum non est, quod debuit)[248], то увидим, что учение Донелла есть полное и в высшей степени последовательное обоснование догмы о необходимости имущественного интереса для действительности обязательства[249], данное более чем за два века до открытия институций Гая и до начала деятельности исторической школы. Таким образом, вопрос этот не только не может быть назван новым, но, напротив того, возник с первых времен обработки римского права.
После Донелла следы догматической обработки этого вопроса теряются[250]. Причину этого явления можно видеть в том, что система, в какую приведено было изложение римского права названным автором, вплоть до нашего века лежала в основании теории и практики права. Вернее сказать, от систематической обработки права последующие юристы почти совершенно уклонились, обратив все внимание на практическое его применение. Само собою ясно, что о точной и ясной формулировке принципов, о логическом развитии их догматическим путем при таких условиях не могло быть речи, но что касается до правил, которыми руководилась практика, то в течение веков, и именно до нашего столетия, мы нигде не встречаем и следов сомнения в том, что предметом иска по обязательству ad faciendum может быть только интерес кредитора. Авторитет Донелла явился, таким образом, решающим для судьбы вопроса об имущественном интересе в обязательстве, но точную формулировку вопрос этот вновь получил лишь тогда, когда вновь возникла систематизация права, когда догматика вновь подвела результаты всему полученному ею в наследство от казуистической обработки материала. Первые работы в этом направлении появились, как известно, лишь в конце прошлого и начале текущего столетий и вместе с тем вопрос об имущественном интересе в обязательстве опять стал предметом обсуждения. Дальнейшая история его может быть изложена в нескольких словах.
Первыми авторами, которые его коснулись, он, как и следовало ожидать, был формулирован в том смысле, что имущественный интерес - есть необходимое условие действительности обязательства[251], причем эта догма не встретила на первых шагах возражений. Из числа первых усомнившихся в ее абсолютной правильности может быть назван Гейер, высказавший свои сомнения сперва по частному вопросу (обязательства в пользу третьих лиц) в том смысле, что "обязательство, само по себе действительное, не может быть признано недействительным только потому, что заключено в пользу третьего лица"[252], позднее обобщивший их, однако, в том направлении, что не только обязательство в пользу третьих лиц, но и всякое обязательство не может быть признано недействительным по той причине, что оно лишено денежного интереса для кредитора[253].
Мнение Гейера, юриста малоавторитетного, не только не нашло себе последователей, но вызвало крайне резкое столкновение между названным автором и Синтенисом[254]. Игнорирование нового течения стало, однако, невозможным с тех пор, как во главе его стали Виндшейд и вслед за ним Иеринг, из которых первый высказался в его пользу еще в первом издании своего пандектного права, второй, по его словам, еще раньше отказался от господствующего взгляда в своих лекциях. В настоящее время новое течение приобретает все большее и большее число последователей, как мы увидим из обозрения современного состояния вопроса, к которому и переходим.
§ 8. Современная литература
Взгляды современных юристов по вопросу о значении имущественного интереса для действительности обязательства могут независимо от разногласия в частностях быть разделены на две группы[255]. К первой из этих групп должны быть отнесены мнения, безусловно, требующие наличности такого интереса, причем многие авторы указывают, однако, на то, что достаточно хотя бы только косвенного отношения к имуществу; ко второй - отвергающие существование какой бы то ни было связи между действительностью обязательства и имущественной ценностью его объекта. Обозрение этих двух групп мнений и составит содержание настоящего параграфа, причем мы остановимся сперва на первой из них.
Выше уже было замечено, что указание на существенность момента имущественной ценности из новых юристов впервые делают Гöшен и Унтергольцнер; Гöшен говорит об этом следующее:
"Возникновение обязательства предполагает, что кредитор имеет интерес в совершении действия, лежащего на должнике. Не требуется, чтобы этот интерес был непосредственно денежным, но он должен по крайней мере быть способным к денежной оценке. Если же в силу сказанного отсутствие интереса для кредитора представляет препятствие для возникновения обязательства, то из самой природы отношения следует, далее, что с прекращением всякого интереса для кредитора ipso jure прекращается и обязательство"[256].
Унтергольцнер также считает имущественную ценность действия вообще и, в частности, ценность его для кредитора необходимым условием действительности обязательства и видит в этом отличие обязательственного права от других личных обязанностей: обязательство содержит в себе имущественное обогащение и в силу этого все обязательственные права относятся к области прав имущественных. Этим, продолжает автор, объясняется недействительность следующих обязательств: 1) направленных на объект, который может быть истребован с того же должника другим обязательством; 2) обязательств, в силу которых действие должно быть совершено должником не в пользу кредитора, а в пользу другого лица; наконец, 3) обязательств, направленных на такие действия, которые, не стоя ни в каком отношении к имуществу, имеют целью доставление кредитору неподдающегося оценке удовольствия (Annehmlichkeit). Но и в тех случаях, когда действие само по себе оценке поддается, право требования приобретает обыкновенно только тот, для кого оно такую ценность имеет; поэтому должно быть названо исключением признание права требовать отпуска раба на волю за таким лицом, которое побуждается к этому исключительно участием к рабу, без всякого в том имущественного интереса[257].
Оба названных автора выставляют, таким образом, необходимым условием действительности обязательства имущественную ценность действия, составляющего его объект; такую ценность действие должно иметь для кредитора. При этом для обоих поставленное требование является до такой степени естественным, что какой бы то ни было мотивировки положений не дается вовсе; равным образом и в том единственном исключении, какое приводит Унтергольцнер со ссылкой на L. 54. D. mand. 17. 1, он видит именно только исключение и далек от мысли искать здесь применения какого-либо общего принципа.
В последнем отношении шагом вперед может быть названо мнение Пухты. Будучи в общем безусловным сторонником мнения о необходимости имущественной ценности для обязательственного действия вообще, ценности его для кредитора в частности, Пухта устанавливает одно общее исключение из этого правила: отсутствие имущественного интереса кредитора он не считает препятствием к возникновению обязательства в тех случаях, когда предъявление иска об исполнении его составляет для кредитора нравственный долг (eine sittliche Pflicht). За этим исключением возможности возникновения обязательств, направленных на действия, лишенные имущественной ценности, Пухта не допускает ни в каком случае[258].
Ни у одного из приведенных выше авторов мы не встречаем, таким образом, никакого обоснования того требования, какое они выдвигают в качестве существенного условия действительности обязательства. Такую мотивировку дает впервые Савиньи, который аргументирует следующим способом.
Сущность юридического отношения Савиньи видит в том, что последнее представляет из себя область господства индивидуальной воли; такое господство мыслимо в трех направлениях, и мы имеем поэтому три концентрических круга, подвластных воле. Первый составляет собственная личность; этому кругу соответствуют так называемые прирожденные права, которые правами в собственном смысле слова названы, однако, быть не могут. Второй - личность, расширенная в семье; господство воли, возможное здесь, входит в область права лишь отчасти и составляет содержание права семейного. Третий круг, наконец, составляет внешний мир; распространяемое на него господство воли вполне относится к области права и составляет содержание права имущественного, которое в свою очередь распадается на право вещное и обязательственное. Последнее можно определить, как частичное господство над чужими действиями (частичное - в противоположность полному подчинению чужой личности - рабству); но предметом обязательства могут быть не все действия, а только те из них, которые в силу своей материальной природы могут быть выделяемы из личности и рассматриваемы наравне с вещами. Причина этому следующая.
Более или менее совершенное применение юридических норм на практике возможно лишь в том случае, если имущество рассматривается как величина чисто количественная. Такой взгляд на имущество становится в свою очередь возможным лишь благодаря понятию ценности, т.е. приведению разнородных имущественных правоотношений к одному, общему им всем, третьему - деньгам, так что на юридическом языке термины "ценность" и "денежная ценность" равнозначны. Индивидуальное имущество может поэтому быть превращено в чисто количественную величину тем, что все составные части его превращаются в право собственности на известные денежные суммы: это применимо и к праву собственности на любой предмет, и ко всем jura in re, и к простому пользованию вещью, и, наконец, к обязательствам, в чем бы последние ни заключались. Получается, таким образом, возможность превратить в право собственности и faciendi obligatio чистого типа; но вместе с тем становится ясным, почему не все действия могут быть предметом обязательств: не пригодны к этому те действия, превращение которых в денежные суммы совершенно немыслимо; во всяком случае такие действия не могут быть предметом обязательства в точном и совершенном смысле этого слова[259].
Последние слова Савиньи вносят известную неопределенность в его в общем строго логичное изложение: из них можно заключить, что, не отвергая принципиально юридической силы обязательств, направленных на действия, денежной оценке не поддающиеся, автор лишь отказывается признавать такие обязательства "в собственном и совершенном смысле этого слова". Между тем ответа на вопрос, в чем это юридическое значение выражается и какое различие должно быть установлено между обязательствами первого и второго рода при практическом применении права, Савиньи не дает, открывая, таким образом, возможность подводить под понятие обязательства в неточном и несовершенном смысле слова все, что не подойдет под строго формулированное им понятие обязательства[260].
Тем не менее доводы Савиньи достаточно ясны. Имущественной или, что то же, денежной ценностью обязательственное действие должно обладать уже потому, что само обязательственное право относится к разряду прав имущественных; сверх того, в противном случае оказалось бы невозможным вовсе или возможным лишь в весьма несовершенной степени практическое применение права. Этими словами Савиньи указывает на хорошо уже известную нам связь вопроса об имущественной ценности действия с процессуальным осуществлением обязательства.
Более точное обоснование и более подробное развитие этих двух положений, составляющих сущность всего вопроса, и является дальнейшей задачей авторов, примкнувших к взгляду Савиньи.
При таком более подробном развитии не могло не обнаружиться на первых же шагах, что требование прямой связи между имуществом и действием в том смысле, чтобы последнее "могло быть рассматриваемо как вещь" и "превращено в денежную сумму", формулировано слишком узко и что при последовательном применении такого взгляда должны были бы быть признаны недействительными многие обязательства, в полной юридической силе которых никто никогда сомневаться не мог. Какие действия могут быть обращаемы в денежные суммы? Прежде всего, конечно, все обязательства на dare: в них обязанность должника сводится к передаче кредитору известного материального объекта, оценка которого в деньгах затруднений никогда представить не может. Затем те из обязательств на facere, в которых деятельность должника в конечном результате направлена на создание таких материальных объектов. Договор с подрядчиком о постройке дома, заказ художнику картины, портному платья и т.д. поддаются точному исчислению ценности, так как здесь везде имеются налицо данные, позволяющие определить денежную стоимость объекта, имеющего получиться в результате исполнения договора.
Существует, однако, целая область действий, в возможности которых быть предметом обязательств вполне действительных никогда никаких сомнений не возникало, между тем как, с другой стороны, не могло быть сомнений и в том, что о превращении их в денежные суммы можно говорить разве только в переносном смысле. Труд домашней прислуги, преподавателей, адвокатов, драматических артистов, певцов, музыкантов и т.д. является на каждом шагу предметом договоров вполне действительных; он служит источником имущественного обогащения для самих этих лиц; исполнение принятых ими на себя обязанностей может быть в денежном отношении важно и для тех, кто с ними договор заключает (для хозяев прислуги, родителей учеников и самих учеников, для антрепренеров и т.д.); но все это простая возможность, вовсе не необходимость, - нарушение этими лицами своих обязанностей может быть в имущественном отношении даже выгодно кредитору, сберегая ему ту плату, от которой он вследствие такого нарушения освобождается.
Примечания:
[248] Comment. jur. civ.
L. XV, c. IV, № 1 и подробно в Сom. jur. civ. L. XXVI, c. XV. = Com. ad.
Tit. Cod. de sentent. quae pro eo quod. inter. profer. (7. 47)
[249] Диаметрально противоположного
взгляда держался Куяций (Com. ad. L. 72 D. de V. O. 45. 1 ed.º 1722
г. T. 1, col. 1211); спорный вопрос разбирается им главным образом по
отношению к actio empti. Об истории вопроса в этом частном случае ср.
Sintenis в Zeitschr. f. Civilr. u. Proz. XI, стр. 20–88.
[250] Ср., однако, Lauterbach.
Colleg. theor. pract. Pandectar. L. 44. tit. 7, § 18. Glück.
IV, § 316, стр. 310. 311.
[251] Göschen.
Vorlesungen über d. Gem. Civilr. II, § 383. Nr. 5 и § 460;
Unterholzner. Quellenmässige Zusammenstellung d. Lehre v. d. Schuldverhältnisse.
I, § 1. Nr. V и § 103.
[252] Heyer. Abhandlungen.
№ 1, стр. 1–32.
[253] Heyer. B Zeitschr.
f. Civilr. u. Proz. N. F. VII, стр. 1–47.
[254] Ср., с одной стороны,
Sintenis. Pract. G. Civilr. II, § 102, прим. 4; с другой – Heyer.
Zeitschr. cit.; Гейеру возражает и Vangerow. Leitfad. f. Pandect. III,
§ 608 примеч.
[255] Вопрос об имущественной
ценности обязательства рассматривается почти исключительно в учебниках
пандектного права; мимоходом останавливаются на нем и некоторые монографии
по праву обязательственному. Специальных работ по этому вопросу существует
только две: Iheringa. Gutachten in Sachen der Gäubahn. Jahrb. f.
Dogm. XVIII и Kleine. Genügt ein Affеctionsinteresse zur Geltendmachung
eines Forderungsrecht. Berlin, 1884.
[256] Göschen. Vorlesungen
über das Gemeine Civilrecht. II, § 383, № 5 и § 460, со
ссылкой на L. 97, § 1. D. de V. O. 45. 1; L. 54; D. mand. 17 1; L.
6, pr.; L. 7. D. de serv. export. 18. 7; L. 8, § 6. D. mand. 17.
1.
[257] Unterholzner.
Quellenmäss. Zusammenstellung d. L. d. Röm. Rechts von den Schuldverhältn.
I, § 1. № V и § 103. Автор приводит те же тексты источников,
какими пользуется и Гöшен, с добавлением L. 58. D. de V. O. 45. 1;
§ 19 J. de inutil. stip. 3. 19 = L. 38, § 17, 21. D. de
V. O. 45. 1; L. 9, § 2. D. de statulib. 40. 7. Таким образом, Унтергольцнер
первый сослался на получивший впоследствии такую известность текст Ульпиана
«ea enim in obligatione consistere, quae pecunia lui praestarique possunt».
[258] Puchta. Pandect,
§ 220, cp. § 225. Vorlesungen II, § 220. Nr. 4. Со ссылкой
на L. 54 pr. D. mand. 17. 1; L. 1, § 2, i. f. D. de tut. act. 27.
3; L. 71 pr. D. de condic. et demonstrat. 35. 1; L. 44 D. de manum. testam.
40. 4; L. 6. 7. D. de serv. export. 18. 7.
[259] Savigny. Syst. d.
heut. Röm. Rechts. I, cтр. 334 сл., 344 сл., 369 сл., 376 сл.; Obligat.
R. I, § 2,стр. 9.
[260] Ср. выше, с.
80, 81.
