Грибанов В.П. Осуществление и защита гражданских прав
Едва ли, например, можно связать с <развитием производительных сил> случай, когда на основании ст. 1 ГК суд изъял у нанимателя комнату, которая использовалась им не для проживания членов его семьи, а под вещевой склад[139].
Среди многочисленных высказываний, характеризующих существо ст. 1 ГК, наибольший интерес представляют те высказывания, которые были направлены на уяснение смысла ст. 1 ГК с точки зрения ее практического применения. При этом одни авторы пытались давать более или менее общие решения, тогда как другие ограничивались рассмотрением отдельных конкретных случаев. Например, ряд авторов исходили из того, что статьей 1 ГК охватывается не только шикана, но и иные случаи злоупотребления гражданскими правами[140]. А. М. Ладыженский подходил к решению этой проблемы еще более конкретно, полагая, что в ст. 1 ГК речь идет лишь <о шикане и о clausula rebus sic stantibus>[141]. По мнению И. Б. Новицкого, содержанием ст. 1 ГК охватываются случаи не известного советскому праву так называемого <соседского права>, а также случаи бесхозяйственности, небрежности, хищнического отношения к имуществу[142]. И. С. Перетерский полагал, что ст. 1 может быть применима в ряде случаев также и в сфере договорных отношений[143]. Ряд конкретных случаев применения ст. 1 ГК рассматривает Е. И. Кельман[144] и т. п.
Несмотря на то что в ряде работ, посвященных ст. 1 ГК 1922 г., можно наряду с ошибочными найти также и ряд очень интересных и глубоких выводов относительно ее содержания и применения, следует все же сказать, что эта норма в 20-х годах не получила еще достаточно убедительного теоретического обоснования.
Правильный подход к пониманию ст. 1 ГК 1922 г. в значительной мере был выработан судебной практикой, хотя и на ее пути встретилось немало трудностей. В первые годы действия ГК 1922 г. ст. 1 была чрезвычайно популярна и применялась судами очень широко[145]. Это объясняется двумя основными причинами: во-первых, сравнительно невысоким уровнем правовой культуры судов того времени, которые, как отмечалось Пленумом Верховного суда РСФСР уже в наказе ГКК 1924 г., <не находя иного выхода по сложному вопросу, ограничиваются голословной ссылкой на ст. 4 ГПК или ст. ст. 1 и 4 ГК>[146]; и, во-вторых, тем, что ст. 1 ГК в то время еще не была достаточно четко обоснована теоретически. Как указывается в докладе ГКК за 1925 г., <беда заключается в том, что и вся наша теория, касающаяся толкования сущности и значения этой статьи, не дала ни одного более или менее удачного примера вполне правильного применения этой статьи>[147].
Такое положение дел на практике побудило высшие судебные органы к максимальной активности в руководстве практикой ее применения. Как показывает анализ судебной практики 20-х годов, в этот период были выработаны три основных требования, предъявляемых к решениям судов, основанным на ст. 1 ГК. Такими требованиями были: во-первых, требование обоснованности применения судами ст. 1 ГК к тому или иному конкретному случаю; во-вторых, требование классового подхода к случаям, когда эта статья могла быть применена; и, наконец, в-третьих, требования соблюдения законности при применении ст. 1 ГК.
Требования эти вырабатывались на практике постепенно. Прежде всего внимание ГКК было обращено на недостаточную обоснованность решений большинства местных судов, применявших ст. 1 либо вообще без каких-либо обоснований, либо ограничивающихся ссылкой на то, что те или иные действия противоречат <социально-хозяйственному> назначению, на недопустимость противопоставления частных интересов интересам государства и т. п. В связи с этим ГКК Верховного суда РСФСР в инструктивном письме N 1 за 1927 г. указала, что <в каждом отдельном случае судам надлежит установить, в чем именно со стороны частного предпринимателя или арендатора выразилось нарушение ст. 1 ГК - в полном ли неиспользовании предпринимателем своих прав на предприятие или в использовании их таким способом, который явно не соответствует социально-хозяйственному назначению предприятия; лишь такие фактические данные о пользовании предпринимателей своими правами создают их противоречие ст. 1 ГК>[148].
В условиях новой экономической политики, когда в сферу хозяйственной деятельности на известных условиях были допущены частнокапиталистические элементы, основное острие ст. 1 ГК естественно было направлено против злоупотребления нэпом. И это обстоятельство было отчетливо понято судебной практикой. Пленум Верховного суда РСФСР уже в наказе ГКК от 12 декабря 1924 г. указывал, что ст. 1 ГК - это одна из тех норм, которые пресекают контрреволюционные попытки произвольного расширения гражданских прав, с одной стороны, а с другой - охраняют интересы рабоче-крестьянского государства и трудящихся масс.
Практике известны случаи, когда частники использовали предоставленные им гражданские права в явном противоречии с их назначением в социалистическом обществе, скрыто или явно противодействуя интересам строительства социализма. Поэтому ст. 1 ГК применялась, например, в случаях, когда владелец мельницы длительное время отказывался пустить ее в ход, не желая вносить гарнцевого сбора[149]; когда строение промышленного типа вместе с оборудованием не использовалось собственником и постепенно разрушалось[150], когда типографские машины в течение длительного времени <находились в <хаотическом> состоянии и никак не использовались>[151] и др.
Имели место случаи, когда гражданские права использовались частными элементами непосредственно в целях классовой борьбы. Показательно в этом отношении дело братьев Хазовых, которые, имея на праве собственности паровую мельницу, использовали ее таким образом: они мололи зерно своим родственникам, знакомым кулакам, но отказывали в этом беднякам и представителям Советской власти. Используя эту возможность, они привлекали на свою сторону часть бедняков, заставляли их выступать на собраниях против решений Советской власти и т. п. Суд признал такое осуществление права злоупотреблением нэпом, противоречащим социально-хозяйственному назначению права собственности, и изъял мельницу, передав ее в ведение местного Совета.
В связи с применением ст. 1 ГК очень остро стоял вопрос о соблюдении социалистической законности. Как в теории, так и в практике применения ГК нескольких первых лет ст. 1 нередко рассматривалась как норма, дающая полную свободу судейскому усмотрению, вследствие чего имели место случаи применения ст. 1 ГК в противоречии с действующим законодательством. В докладе ГКК за 1925 г. приводятся такие случаи, когда суд, ссылаясь на ст. 1 ГК, расторг договор аренды мельницы по тем основаниям, что <общественная мельница не может служить объектом наживы частного арендатора и должна принадлежать крестьянскому комитету общественной взаимопомощи>, хотя никаких злоупотреблений правом со стороны арендатора не было допущено; в другом случае аналогичный договор был расторгнут судом просто потому, что договор этот через год после его заключения стал невыгодным для уездного исполнительного комитета[152].
Такое явно неправильное понимание смысла ст. 1 ГК и ее соотношения с принципом социалистической законности в ряде случаев находило известное обоснование в теории. Так, по мнению Я. А. Канторовича, в силу ст. ст. 1 и 4 ГК <каждое действие, каждая сделка в области оборота, которые прямо не содействуют развитию производительных сил, могут быть опорочены, как осуществляемые в противоречии с социально-хозяйственным назначением прав, вытекающих из этих действий и сделок>[153].
Нередко из содержания ст. 1 ГК делалось заключение об особом, относительном характере социалистической законности. Так, например, Б. Рубинштейн писал: <В понимании советского правоведения законность является не соблюдением законов как таковых, как норм, и потому подлежащих соблюдению; здесь эти нормы соблюдаются потому, что они - одно из необходимых средств социальной организации. Они постоянно находятся в связи со всей социально-экономической обстановкой. Они проверяются и меняются. Они носят относительный, а не абсолютный характер. Поэтому и создали термины - революционная законность, которая и стоит сейчас в порядке дня>[154].
Такое понимание законности по существу есть отказ от нее, подмена принципа социалистической законности принципом социально-хозяйственной целесообразности. Между тем В. И. Ленин очень четко различает законность и целесообразность. В своем письме <О <двойном> подчинении и законности> В. И. Ленин писал: <Рабкрин судит не только с точки зрения законности, но и с точки зрения целесообразности. Прокурор отвечает за то, чтобы ни одно решение ни одной местной власти не расходилось с законом>[155]. Причем под <местной властью> В. И. Ленин понимал также и суды, которые были обязаны <абсолютно соблюдать единые, установленные для всей федерации законы>[156].
Особое внимание В. И. Ленин обращал на необходимость строгого соблюдения законности при переходе к новой экономической политике. В докладе IX Всероссийскому съезду Советов В. И. Ленин говорил: <Перед нами сейчас задача развития гражданского оборота, - этого требует новая экономическая политика, - а это требует большей революционной законности... Чем больше мы входим в условия... прочной и твердой власти, чем дальше идет развитие гражданского оборота, тем настоятельнее необходимо выдвинуть твердый лозунг осуществления большей революционной законности>[157].
Этой же задаче укрепления законности служило и принятие первого Гражданского кодекса. Поэтому ст. 1 ГК ни в какой мере не могла быть применима в противоречии с требованием социалистической законности. Практически это означало, что там, где то или иное отношение регулируется прямым указанием закона, ст. 1 неприменима. Она действует лишь тогда, когда имеет место злоупотребление со стороны управомоченного лица предоставленными ему гражданскими правами.
Такое отношение к ст. 1 ГК на практике также сложилось не сразу. В решениях судов первых двух лет применения ГК 1922 г. ст. 1 очень часто обосновывалось требованием <хозяйственной целесообразности>, <хозяйственной полезности> и т. п.[158] Термин <хозяйственная целесообразность> встречается и в указаниях Верховного суда РСФСР. Так, в циркуляре N 24 от 16 июля 1924 г. Верховный суд РСФСР указал, что <продажу сада на сруб надлежит считать противоречащей хозяйственной целесообразности (ст. 1 ГК) и недопустимой>[159].
Однако уже в докладе ГКК за 1925 г. отмечается, что, <поскольку не установлено еще твердых взглядов на ст. 1 ГК, ГКК считала, что лучше пусть суды меньше оперируют этой общей статьей и более останавливаются на конкретных данных каждого дела, тогда будет и меньше ошибок в ее применении>[160].
В инструктивном письме ГКК Верховного суда РСФСР N 1 за 1927 г. отмечается неправильность использования ст. 1 ГК в тех случаях, когда <имелись иные правильные юридические основания для разрешения спорного по делу вопроса>[161].
С еще большей определенностью относительно строгого соблюдения законов высказался Пленум Верховного суда РСФСР в разъяснении от 18 февраля 1930 г., которым было отменено постановление Президиума Московского областного суда от 25 января 1930 г. как несоответствующее общей политике правительства и действующим законам[162].
Таким образом, несмотря на всю сложность ее понимания и применения, ст. 1 ГК сыграла в период новой экономической политики важную роль средства борьбы с частнокапиталистическими элементами, допускавшими нередко злоупотребления предоставленными им гражданским законодательством правами. Она служила средством, обеспечивающим постепенное вытеснение капиталистических элементов из хозяйственной жизни нашей страны.
С ликвидацией частнокапиталистических элементов и построением социализма в СССР сфера применения ст. 1 ГК резко сократилась. В судебной практике предвоенных лет можно отметить лишь несколько случаев, имеющих некоторое отношение к ст. 1 ГК.
Одним из таких дел было известное дело Полякова, который в 1937 г. за хорошую работу на строительстве Горьковского автозавода был премирован легковой автомашиной М-1, но сам ею не пользовался, а сдал в аренду спецконторе треста N 30 сроком на один год за плату в 1200 руб. в месяц. В 1940 г. Поляков предъявил иск в суд о взыскании арендной платы и стоимости среднего ремонта автомашины. Иск Полякова был удовлетворен. Однако Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда СССР признала такой договор недействительным по ст. 30 и 147 ГК РСФСР 1922 г. по тем основаниям, что собственник превратил автомашину в источник нетрудового дохода[163].
Несмотря на то что данное дело было разрешено судом по правилам о недействительности противозаконных сделок, оно тесно связано со ст. 1 ГК, так как в данном случае мы имеем дело с использованием права личной собственности в противоречии с предусмотренным ст. 10 Конституции потребительским назначением права личной собственности.
Статья 1 ГК нашла свое применение в некоторых случаях решения жилищных дел. Так, в Постановлении по делу Козлова от 29 августа 1940 г. Пленум Верховного Суда СССР прямо ссылается на ст. 1 ГК и отмечает, что систематическое использование жилой площади в целях извлечения нетрудового дохода есть осуществление права в противоречии с его социально-хозяйственным назначением[164].
Нельзя вместе с тем не отметить, что наши высшие судебные инстанции в дальнейшем в течение довольно продолжительного времени как бы избегают прямой ссылки на ст. 1 ГК. Начало этому было положено еще Постановлением Пленума Верховного Суда СССР от 12 декабря 1940 г. <О судебной практике по применению постановления ЦИК и СНК СССР от 17 октября 1937 года <О сохранении жилищного фонда и улучшении жилищного хозяйства в городах>>[165].
Интересен в этом отношении п. 9 Постановления, который гласит: <В случае систематической сдачи съемщиком отдельной изолированной комнаты, хотя бы таковая и не являлась излишком жилой площади для съемщика, в спекулятивных целях (извлечение нетрудового дохода), используемая в этих целях комната может быть изъята у съемщика судом по иску прокурора или жилищного управления, но не по иску нанимателя>.
Два момента здесь обращают на себя внимание.
Во-первых, формулируя правило об изъятии комнаты, используемой для извлечения нетрудового дохода, Пленум, однако, не ссылается на закон, в соответствии с которым суды должны выносить такого рода решения, хотя ссылка на ст. 1 ГК 1922 г. здесь была бы уместна. По этой же причине в опубликованной судебной практике мы встречаем решения, которые никаким законом не обоснованы и в лучшем случае содержат ссылку на названное постановление[166].
Во-вторых, извлечение нетрудового дохода отождествляется здесь со спекулятивной целью. Верно, конечно, что цель спекуляции - это извлечение нетрудового дохода. Но не всякий нетрудовой доход есть результат спекуляции. Спекуляция есть лишь один из способов извлечения нетрудового дохода. При сдаче съемщиком комнаты в поднаем с целью систематического извлечения нетрудового дохода вообще нет спекуляции в уголовно-правовом ее понимании. Между тем такая формулировка породила целый ряд неправильных теоретических и практических выводов.
С. И. Вильнянский, объясняя отсутствие ссылки на ст. 1 ГК в названном постановлении пленума, пишет, что такой ссылки здесь <не потребовалось, так как договор, заключенный с целью спекуляции, недействителен на основании ст. 30 ГК>[167]. Однако в постановлении нет ссылки на ст. 30 ГК. Кроме того, <договоры с целью спекуляции> - это договоры купли-продажи, скупка с целью перепродажи по повышенной цене, тогда как в данном случае речь идет о договоре поднайма жилого помещения, где названные признаки отсутствуют.
Такое отождествление привело также к тому, что проблема по своему характеру цивилистическая была в значительной мере перенесена в область уголовно-правовую. Именно поэтому в последующие годы в судебной практике мы встречаемся с делами такого рода, рассматриваемыми в уголовно-правовом порядке либо по правилам о спекуляции[168], либо по иным нормам уголовного права (например, занятие запрещенным промыслом), когда речь шла о иных способах извлечения нетрудового дохода[169].
Победа социализма в СССР и принятие новой Конституции в 1936 г. положили начало созданию нового гражданского законодательства. Конституция 1936 г. в ст. 14, п. <х> предусматривала, однако, принятие не республиканских гражданских кодексов, а единого общесоюзного гражданского кодекса - Гражданского кодекса СССР. Первый рабочий проект такого кодекса был опубликован сразу же после войны в 1947 г.
Несмотря на то что в литературе этого периода были высказаны соображения о невозможности использования ст. 1 ГК 1922 г. в новых условиях, названный проект ГК СССР в ст. 5 предусматривал, что <гражданские права охраняются законом за исключением тех случаев, когда они осуществляются в противоречии с интересами социалистического общества>.
Проект, однако, не ограничивался этим, а предусматривал также нормы, определяющие целевое назначение гражданских прав. Статьи 3 и 4 проекта предусматривали, что гражданские права и обязанности приобретаются и осуществляются социалистическими организациями <в соответствии с государственным народнохозяйственным планом в целях увеличения общественного богатства и неуклонного подъема материального уровня трудящихся>, а гражданами - <в целях удовлетворения их личных материальных и культурных потребностей в соответствии с задачами социалистического общества>.
Однако названному проекту было не суждено стать законом. В целях более последовательного проведения в жизнь принципа демократического централизма в области государственного строительства, расширения прав и укрепления суверенитета союзных республик, законом Верховного Совета СССР от 11 февраля 1957 г. было предусмотрено, что к компетенции Союза ССР относится издание Основ гражданского законодательства, а издание гражданских кодексов входит в компетенцию союзных республик[170]. В соответствии с этим был изменен также и п. <х> ст. 14 Конституции СССР.
С этого времени началась параллельная разработка Основ гражданского законодательства и гражданских кодексов. Однако первым по времени был создан проект гражданского кодекса РСФСР, который в качестве рабочего проекта был распубликован Министерством юстиции РСФСР в 1959 г. В этом проекте уже содержится ст. 5 почти в том виде, в котором она действует и в настоящее время. Проект предусматривал, что <гражданские права охраняются законом, за исключением тех случаев, когда они осуществляются в противоречии с назначением этих прав в социалистическом обществе>. Здесь, в первой части ст. 5, еще не содержится слов: <в период строительства коммунизма>.
[139] <Судебная практика РСФСР>, 1929, N 6, стр. 2 - 3.
[140] См., например: Н. А. Топоров.
Основные идеи Гражданского кодекса. <Рабочий суд>, 1923, стр. 8; С. Аскназий. Ст. 1 Гражданского кодекса.
<ЕЖСЮ>. 1923, N 38 и 39 (см. N 38, стр. 873); Б. Рубинштейн. Принцип
социально-экономического назначения права в гражданском
кодексе РСФСР. <Советское право>, 1926, N 3 (21) и N 4 (22) (см. N
4, стр. 69).
[141] См.: А. М. Ладыженский. Оговорка
изменившихся обстоятельств в советском праве. <Право и жизнь>, 1925, кн. 2 - 3,
стр. 19.
[142] См.: И. Б. Новицкий. Право собственности.
М., 1925, стр. 31.
[143] См.: И. С. Перетерский.
Принудительные и диспозитивные нормы в обязательственном праве гражданского кодекса. <Советское
право>, 1924, N 4 (10).
[144] См.: Е. И. Кельман. Спор о ст. 1
Гражданского кодекса. <Вестник советской юстиции>, 1927, N 18.
[145] В литературе приводится интересный факт. В зале N 1 Гражданского отдела
Мосгубсуда текст ст. 1 ГК был написан на полотнище и вывешен над головами
судей, так что всякий, кто приходил в суд, так или иначе обращал на него внимание.
[146] <Гражданский кодекс с постатейно-систематизированными материалами>, под ред.
С. Александровского. М., 1928, стр. 17.
[147] Там же, стр. 18.
[148] <Гражданский кодекс>, комментарий под ред. С. Александровского. М., Юриздат,
1928, стр. 17.
[149] <Судебная практика РСФСР>, 1929, N 12, стр. 2.
[150] <Судебная практика РСФСР>, 1929, N 17, стр. 18.
[151] <Судебная практика РСФСР>, 1929, N 1, стр. 6.
[152] <Практический комментарии Гражданского кодекса РСФСР>, под ред. Ф. М.
Нахимсона. М., Госюриздат, 1931, стр. 13.
[153] Я. А. Канторович. Имущественные права
граждан СССР. Л., 1925, стр. 24.
[154] Б. Рубинштейн. Принцип
социально-экономического назначения права в гражданском кодексе РСФСР.
<Советское право>, 1926, N 4, стр. 83.
[155] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45,
стр. 199.
[156] Там же, стр. 198.
[157] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 44,
стр. 328.
[158] См.: Г. М. Свердлов, В. С. Тадевосян. Гражданский кодекс РСФСР в
судебной практике. М., Юриздат, 1929, стр. 16 - 17 (раздел III этой работы,
посвященной ст. 1 ГК, был написан С. М. Прушацким).
[159] <Гражданский кодекс>, комментарий под ред. С. Александровского. М., Юриздат,
1921, стр. 19.
[160] <Практический комментарий Гражданского кодекса РСФСР>, под ред. Ф. М.
Нахимсона, стр. 13.
[161] Там же, стр. 9.
[162] <Практический комментарий Гражданского кодекса РСФСР>, под ред. Ф. М.
Нахимсона, стр. 11 - 12.
[163] См.: П. Е. Орловский. Право
собственности в практике Верховного Суда СССР. <Социалистическая законность>,
1944, N 9 - 10.
[164] <Советская юстиция>, 1940, N 22, стр. 32.
[165] <Сборник действующих постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1924 - 1957
гг.>, стр. 128 - 137.
[166] <Судебная практика Верховного Суда СССР>, 1951, N 2, стр. 36; 1952, N 9, стр.
32 - 33 и др.
[167] С. И. Вильнянский. Значение судебной
практики в гражданском праве. <Ученые труды ВИЮН>, вып. IX. М., Юриздат, 1947,
стр. 267.
[168] <Судебная практика Верховного Суда СССР>, 1954, N 3, стр. 13.
[169] <Судебная практика Верховного Суда СССР>, 1954, N 3, стр. 14 - 15.
[170] <Известия>, 12 февраля 1957 г.
