Грибанов В.П. Осуществление и защита гражданских прав
Каково же социальное назначение борьбы со злоупотреблением правом в социалистическом обществе?
Основной особенностью советского социалистического права, в том числе и советского гражданского права, является то, что оно не только провозглашает определенные права граждан и организаций, но обращает свое главное внимание на обеспечение реальной возможности осуществления этих прав каждым управомоченным субъектом. Эта особенность советского права обусловливается как экономическим строем социалистического общества, так и основанном на нем характером социалистической демократии, демократии для трудящихся, для подавляющего большинства членов общества.
В отличие от этого буржуазная демократия и буржуазное законодательство лишь провозглашают определенные права, но гарантируют реальное их осуществление лишь для класса буржуазии. <При капитализме, - писал В. И. Ленин, - обычны, не как отдельные случаи, а как типичное явление, такие условия, когда для угнетенных классов <реализовать> их демократические права невозможно>[34]. Рассматривая вопрос о праве на развод при капитализме, В. И. Ленин отмечал, что <право развода, как и все без исключения демократические права, при капитализме трудно осуществимо, условно, ограниченно, формально, узко...>[35]. А в этом, говорил В. И. Ленин, - вся суть. <Вся <демократия>, - подчеркивал он, - состоит в провозглашении и осуществлении <прав>, осуществимых весьма мало и весьма условно при капитализме>[36].
Только социалистическая демократия и социалистическое право в полной мере обеспечивают трудящимся необходимые права и свободы. Это в полной мере относится и к советскому гражданскому праву, которое, предоставляя субъектам определенные гражданские права, вместе с тем обеспечивает и их реальное осуществление.
Однако установление в законе правовых гарантий реальности прав граждан и организаций не сводится и не может быть сведено исключительно к обеспечению реального осуществления субъективных прав только управомоченного лица. Наряду с этим право призвано также гарантировать и правовую защиту интересов всего общества в целом, прав и интересов других граждан и организаций, которые могут быть затронуты при осуществлении права управомоченным лицом.
Одной из правовых форм обеспечения этих интересов является законодательное закрепление определенных границ осуществления субъективных гражданских прав, пределов их осуществления и установление обязанности каждого управомоченного лица осуществлять свои права надлежащим образом, в соответствии с требованиями закона, правил социалистического общежития и норм коммунистической морали, в частности в соответствии с назначением этих прав в социалистическом обществе в период строительства коммунизма (ст. 5 Основ).
В этих положениях закона нашел свое законодательное закрепление выдвинутый Ф. Энгельсом принцип обязательного сочетания равных прав с равными обязанностями каждого члена общества. <Равные обязанности, - писал Ф. Энгельс в своих замечаниях на проект социал-демократи-ческой программы 1891 года, - являются для нас особо важным дополнением к буржуазно-демократическим равным правам, которое лишает последних их специфически буржуазного смысла>[37].
Установление в законе единых для всех границ осуществления субъективных гражданских прав и закрепление общей обязанности всех осуществлять их надлежащим образом является юридическим выражением социалистического способа производства, основанного на общественной социалистической собственности и плановой социалистической системе хозяйства, исключающей эксплуатацию человека человеком, обеспечивающих действительно равное положение людей в системе социалистических производственных отношений.
Поэтому определение пределов осуществления гражданских прав не есть ограничение этих прав, а является юридическим выражением уже существующего экономически равного положения людей в системе социалистических общественных отношений, есть правовое обеспечение, юридическая гарантия этого действительного равенства. Попытка отдельных лиц выйти за пределы этого экономического и правового равновесия путем использования принадлежащих им гражданских прав, нарушение пределов их осуществления и есть злоупотребление правом, не допустимое в социалистическом обществе.
Закрепление в законе принципа недопустимости злоупотребления гражданскими правами в социалистическом обществе является необходимым дополнением правовых гарантий реальности и осуществимости субъективных гражданских прав, своеобразной формой правового обеспечения правильного сочетания общественных и личных интересов в социалистическом обществе. А из этого следует, что проблема борьбы со злоупотреблением правом в социалистическом обществе есть лишь одна из сторон более общей проблемы - проблемы обеспечения реальности и гарантированности прав граждан и организаций в социалистическом обществе.
Этим в свою очередь определяется и характер правового регулирования злоупотребления правом в советском гражданском праве. В самом деле, если законодательное закрепление недопустимости злоупотребления правом есть одна из правовых форм гарантии реальности прав и интересов граждан и организаций, одна из форм защиты интересов всего общества от лиц, допускающих неправильное использование своего права, то очевидно, что борьба со злоупотреблением правом должна быть тем шире и полнее, чем полнее и шире демократия, чем реальнее общество обеспечивает права своих сограждан. Именно этим и объясняется тот факт, что новое гражданское законодательство регламентировало недопустимость злоупотребления правом более широко, чем это имело место в Гражданском кодексе 1922 г.
Необходимо также отметить, что закрепление и дальнейшее развитие в советском гражданском законодательстве принципа недопустимости злоупотребления правом вовсе не обусловлено большим количеством такого рода дел, встречающихся на практике. Включение в закон той или иной нормы и ее социальное назначение не всегда определяются количеством случаев, встречающихся на практике[38], так как служебная роль советского права, в том числе и советского гражданского права, далеко выходит за рамки только регулятора существующих общественных отношений. Созидательная, творческая роль советского права, его организующая и воспитательная функции приобретают все большее значение[39], что является одной из важнейших закономерностей его развития.
Проблема злоупотребления правом известна не только советскому гражданскому праву и праву других социалистических стран. Она известна также и гражданскому праву эксплуататорских государств, где решение ее, однако, носит откровенно классовый, антинародный характер.
С проблемой злоупотребления правом мы встречаемся уже в римском праве. По общему признанию в римском праве действовал принцип: qui jure suo utitur, neminem laedit, т. е. тот, кто пользуется своим правом, никому не причиняет вреда. Этот принцип, выведенный из римского законодательства, высказываний римских юристов и сформулированный позднее юриспруденцией в качестве общего принципа[40], выражает сущность рабовладельческого государства, предоставляющего управомоченному лицу - рабовладельцу неограниченный простор в осуществлении принадлежащих ему прав. А это в свою очередь означает, что осуществление права, в какой бы форме оно ни происходило и с какими бы последствиями оно ни было связано, в принципе не рассматривается как злоупотребление правом. Как говорил в одном из своих отрывков Гай: Nullus videtur dolo facere, qui jure suo utitur (Д. 50.17.55), т. е. никто не считается поступающим злоумышленно, если он пользуется своим правом.
Классовый смысл этого правила очевиден. В условиях рабовладельческого строя, который всецело покоился на безудержной эксплуатации рабов, производство могло осуществляться лишь при применении самых жестоких, самых варварских способов принуждения.
Эта экономическая причина и была той материальной основой, которая нашла свое выражение в юридическом признании <неограниченной> власти собственника - рабовладельца, в закреплении максимально широких границ осуществления собственником принадлежащего ему права.
Но несмотря на это, из высказываний римских юристов вытекает, что отдельные случаи недопущения злоупотребления правом все же имели место. И этому есть свои причины. Одна из таких причин состоит в том, что в процессе осуществления права интересы имущих слоев общества приходили в столкновение, которое в отдельных случаях приводило к ситуации, характерной для злоупотребления правом.
С этой точки зрения, например, представляет известный интерес высказывание Цельса о том, что <не следует снисходить к злобе> (Д. 6.1.38). Как указывал проф. И. С. Перетерский[41], это высказывание относилось к одному конкретному случаю, когда собственник, продав дом, счищает с его стен картины или гипсовые украшения с целью досадить новому собственнику. Действия такого характера по римскому праву не подлежали защите.
По-видимому, в эпоху Юстиниана к случаям злоупотребления правом относились также некоторые случаи недозволенного пользования земельным участком. Один из отрывков Дигест гласит: <Наконец, Марцелл пишет, что нельзя ничего взыскивать с того, кто, копая на своем участке, отвел источник соседа (нельзя также предъявлять иска об умысле: понятно, не должен иметь иска, если копавший сделал это без намерения причинить вред соседу, но для улучшения своего участка)> (Д. 39.3.1.12).
Как полагает проф. В. А. Краснокутский, мы имеем здесь случай интерполяции, внесенной Юстинианом в текст классиков[42] (указанное в скобках). Из интерполированного текста видно, что к собственнику, который отвел источник соседа с намерением причинить вред последнему, может быть предъявлен иск как к лицу, злоупотребившему своим правом пользования земельным участком.
В некоторых случаях, по-видимому, как злоупотребление правом (хотя термина злоупотребление правом в римском праве еще не было) рассматривались и отдельные случаи неосуществления права, когда это затрагивало интересы других лиц. В частности, например, в конце I в. н. э. претору было предоставлено право принудить наследника вступить в наследство, если наследник обязан был выдать наследство другому лицу, но от принятия наследства уклонялся[43].
Как видно из приведенных примеров, они относятся лишь к тем случаям ограничения пределов осуществления гражданских прав, когда осуществление их в той или иной мере затрагивало интересы других представителей господствующего класса. Но наряду с этим известны и отдельные случаи, когда произвольное осуществление права сдерживалось в интересах всего класса рабовладельцев.
Известно, что после восстания Спартака (73 - 71 гг. до н. э.), резко усиливается террор рабовладельцев, стремившихся посредством жестокости и устрашения сохранить существующее положение. Террор и жестокость иногда принимали такие необузданные формы, что даже императоры в отдельных случаях были вынуждены некоторым образом одергивать зарвавшихся рабовладельцев во избежание дальнейших волнений и восстаний рабов и [ради] сохранения самого рабовладельческого строя.
Об одном из таких случаев сообщает Гай в институциях, где он дает толкование распоряжениям императора Антонина Пия. Гай пишет, что император, <запрошенный управителями провинций о тех рабах, которые прибегают в храмы или к статуям принцепсов, распорядился, чтобы, если окажется, что свирепость господ является нестерпимой, то господа принуждались бы продать своих рабов. И хорошо сделал - мы не должны плохо пользоваться своим правом; в силу этого основания и расточителям запрещается управление их имуществом> (Гай, 1.53)[44].
Из этого видно, что последствием такого <злоупотребления правом> могла быть лишь продажа рабов в другие руки, а отнюдь не смягчение положения рабов, которые как были, так и оставались вещью, подлежащей лишь в некоторых исключительных случаях принудительному отчуждению от собственника, который плохо пользовался своей вещью. Не случайно Гай ставит этот случай в один ряд с лишением права расточителя управлять своим имуществом. Речь в обоих случаях идет об <управлении> имуществом. Разница лишь в особенностях имущества и особенностях управления им: в первом случае <управление> ставит под угрозу само существование рабовладельческого общества, тогда как во втором нарушаются интересы наследников или иных лиц, в той или иной мере претендующих на блага от имущества расточителя. Но в обоих случаях классовый характер решения приведенных казусов не вызывает сомнений.
Из сказанного вытекает, что проблема злоупотребления правом в римском праве существует лишь как проблема решения отдельных, исключительных по своему характеру случаев. Римское право еще не знает самого понятия злоупотребления правом и не формулирует недозволенность злоупотребления правом в качестве общего принципа права.
Иначе обстоит дело в буржуазном гражданском законодательстве и практике его применения. Мы уже видим здесь, что закон в ряде случаев прямо регламентирует недопустимость <злоупотребления правом>. В других же случаях закон, хотя и не предусматривает такого принципа, однако практика буржуазных судов в действительности очень широко использует его для защиты интересов господствующего класса.
Для буржуазного законодательства характерно, что проблема злоупотребления правом встает во всей ее полноте лишь с переходом промышленного капитализма в стадию империалистического развития[45]. Если для промышленного капитализма характерна тенденция известного укрепления буржуазной <законности> в целях упрочения и развития порядков, угодных буржуазии, то период империализма, наоборот, характеризуется тенденцией разложения буржуазной законности, отказом от тех урезанных, формальных начал буржуазной <демократии> и буржуазной <законности>, которые ранее были провозглашены.
Эти тенденции развития капитализма были раскрыты В. И. Лениным в его статье <Два мира>. Буржуазная <законность> и буржуазное <равенство>, писал В. И. Ленин, имеют свои <исторические пределы>. Когда дело коснется главного вопроса - вопроса сохранения буржуазной собственности и буржуазного строя, то <вся эта законность должна неизбежно разлететься вдребезги>[45].
Эти две тенденции в развитии капиталистического общества нашли свое выражение и в двух направлениях буржуазной юридической науки. Периоду промышленного капитализма соответствует развитие идей буржуазного юридического позитивизма и правового государства. Эти воззрения наиболее последовательно опираются на буржуазный закон, пропагандируют строгое соблюдение закона в целях укрепления позиций буржуазии, создавшей эти законы. При этом, однако, сам закон рассматривается как инструмент надклассовый, как нечто самодовлеющее, в отрыве от экономических отношений общества, его классовой структуры. Идея буржуазного позитивизма основана на формально-догматическом методе изучения права, исходя только из самих норм права. Такая методологическая позиция была удобной и вполне достаточной для маскировки классового характера буржуазного государства и права в эпоху промышленного капитализма.
В период империализма, когда формальные рамки буржуазной законности начинают мешать интересам монополистического капитала, появляются идеи, критикующие юридический позитивизм, отрицающие понимание права как совокупности правовых норм. Развиваются различные так называемые <социологические> направления, рассматривающие право как <совокупность отношений>, как <деятельность должностных лиц> и т. п. Таким путем фактическое экономическое господство монополистического капитала в сфере имущественных отношений, произвол судебных органов и государственной администрации, стоящей на службе монополий, выдается за право, чем создается широкий простор для отказа от самой же буржуазией созданной законности[46].
Эти два основных направления буржуазной юриспруденции нашли
свое четкое выражение и в теории злоупотребления правом. Одни буржуазные
авторы, в основном сторонники буржуазного юридического позитивизма, исходят из
того, что осуществление права не может быть противоправным. По их мнению, злоупотребление
правом выходит за рамки содержания субъективного права, есть действие без права
(Handeln ohne Recht)[47]. При
этом обычно ссылаются на Планиоля, по мнению которого
Другое направление в решении проблемы злоупотребления правом опирается на современные социологические идеи, либо полностью отрицающие нормативный характер права, либо обосновывающие возможность выхода за рамки буржуазной законности путем ссылки на <социальную цель> права[49], на необходимость исходить из соблюдения <прав высшего порядка (hoherer Ordnung), возвышающихся над всеми формальными правами и предписаниями>[50], на так называемые общие принципы права, не предусмотренные законом[51], и т. п.
Все эти идеи в конечном счете имеют целью обоснование основополагающего положения в капиталистическом обществе буржуазной морали, буржуазной <справедливости>, <доброй совести>, <добрых нравов>, благодаря чему создается широкая идеологическая база для отказа даже от тех урезанных рамок буржуазной <законности>, которые были провозглашены буржуазией в период борьбы с феодализмом. Эти идеи и находят свое широкое применение в законодательстве и судебной практике периода монополистического капитализма.
Первым по времени нормативным актом периода монополистического капитализма, закрепившим принцип недопустимости злоупотребления правом, было Германское Гражданское Уложение 1896 г. Впоследствии сходные правила были закреплены в гражданских кодексах ряда других капиталистических стран, в частности Швейцарии, Греции, Японии. В ряде стран, в том числе во Франции и в дореволюционной России, аналогичных правил в законодательстве не было предусмотрено, однако судебная практика в одних случаях достаточно широко (например, во Франции), в других более сдержанно (в дореволюционной России) все же шла по пути освоения этого принципа при рассмотрении конкретных дел.
Германское Гражданское Уложение содержит целый ряд норм, регламентирующих как общий принцип, так и отдельные случаи недопустимости злоупотребления правом[52]. Так, § 226 ГГУ гласит: <Недопустимо осуществление права исключительно с целью причинения вреда другому>.
Как видно из текста, § 226 предусматривает недопущение так называемой шиканы, т. е. использования права с исключительной целью причинения вреда другому лицу. При применении этого, в целом достаточно ясного, правила наметились две основные тенденции.
С одной стороны, этот принцип рассматривается как всеобщий и распространяется не только на частные, но и на публичные права, а также как на права имущественные, так и на права неимущественные (например, на случай, когда отец запрещает сыну входить на свой земельный участок, где находится могила матери). С другой стороны, если первоначально ясно наметилась тенденция ограниченного применения этого принципа вследствие того, что выражение <с исключительной целью причинить вред другому> понималось в его буквальном смысле, то в современной практике ему дается более свободное толкование.
[34] B. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30,
стр. 126.
[35] Там же, стр. 127.
[36] Там же.
[37] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 22, стр. 235.
[38] Именно поэтому нельзя согласиться с А. Н. Арзамасцевым в том, что
вещно-правовые способы защиты права собственности имеют меньшее значение, чем
<обязательственно-правовые>, так как на практике с ними приходится встречаться
значительно реже (см.: А. Н. Арзамасцев.
Охрана социалистической собственности по советскому гражданскому праву. Изд-во
ЛГУ, 1956, стр. 23 - 26).
[39] См. по этому вопросу: М. И. Бару. О
ст. 1 Гражданского кодекса. <Советское государство и право>, 1958, N 12, стр.
117; С. А. Голунский. О творческой
революционной роли социалистического права в период развернутого строительства
коммунизма. <Советское государство и право>, 1961, N 10; Л. С. Явич. Творческая роль советского права в
строительстве коммунизма. <Советское государство и право>, 1962, N 2; О. С. Иоффе. Юридические нормы и человеческие
поступки. В сб.: <Актуальные вопросы советского гражданского права>. М.,
<Юридическая литература>, 1964, стр. 10 - 15.
[40] См.: В. Доманжо. Ответственность за
вред, причиненный путем злоупотребления правом. <Уч. зап. Казанск. ун-та>,
книга пятая, 1913, стр. 1.
[41] См.: И. С. Перетерский. Дигесты
Юстиниана. М., Госюриздат, 1956, стр. 14.
[42] <Римское частное право>. М., Юриздат, 1948, стр. 53.
[43] См.: В. М. Хвостов. Система римского
права, часть общая, изд. 2. М., 1902, стр. 103.
[44] Настоящий отрывок дан в переводе проф. И. С. Перетерского, который значительно
отличается от перевода в издании Ф. Дыдынского (<Институции Гая>, текст в
переводе, изд. Ф. Дыдынского. Варшава, 1892).
[45] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, стр. 11.
[45] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, стр. 11.
[46] Подробное рассмотрение современных буржуазных правовых теорий выходит за рамки
настоящей работы. Поэтому представляется целесообразным ограничиться здесь лишь
кратким указанием на основные направления буржуазной правовой науки, имеющие отношение
к рассматриваемой проблеме.
[47] O.-W. Jakоbs. Der
Grundinhalt der subjektiven Rechte im deutschen und sowjetischen Rechtssystem.
[48] Planiol.
Traité élémentaire de droit civil, t. II, nо 871; Л. Жюллио
де ла
Морандьер. Гражданское право Франции,
т. I. М., ИЛ, 1958, стр. 67.
[49] См.: Евгений Годэме. Общая теория обязательств. М., Юриздат,
1948, стр. 327.
[50]
[51] См.: Рене Давид. Основные правовые системы
современности. М., <Прогресс>, 1967, стр. 156 - 158.
[52] Одна из особенностей буржуазного гражданского права состоит в том, что оно
включает в себя также и нормы, регулирующие семейные отношения. Это обусловлено
тем, что брак рассматривается буржуазным законодательством и теорией как
обычная гражданско-правовая сделка, что естественно вытекает из отношений,
покоящихся на частной капиталистической собственности. Поэтому Германское
Гражданское Уложение содержит также ряд норм, касающихся злоупотребления правом
и в сфере семейных отношений.
