Грибанов В.П. Осуществление и защита гражданских прав
Наконец, в самое последнее время Ю. Г. Басиным было высказано мнение о том, что такое понимание правила ч. 2 ст. 5 Основ является чрезмерно узким. По его мнению, практика применяет названные положения закона и в тех случаях, когда при осуществлении прав нарушаются принципы коммунистической морали[184].
Все приведенные соображения заслуживают самого серьезного внимания и обсуждения.
Основной вопрос, который в связи с этим возникает, состоит в том, нужны ли вообще какие-либо дополнительные критерии для применения ч. 1 ст. 5 Основ, кроме тех, которые прямо в ней указаны? По мнению проф. С. Н. Братуся, ни к каким дополнительным критериям в этом случае прибегать не надо. Такое категорическое утверждение не представляется достаточно обоснованным.
Бесспорно, прав С. Н. Братусь в том, что для решения вопроса о противоправности или непротивоправности осуществления права в противоречии с его назначением дополнительных критериев не нужно. Всякое действие, которое является осуществлением права в противоречии с его назначением, с точки зрения ч. 1 ст. 5 Основ является противоправным. Однако только этим проблема применения ч. 1 ст. 5 Основ не исчерпывается. Для ее применения необходимо еще установить, каково в действительности назначение данного субъективного права в социалистическом обществе и что в данном конкретном случае это право было осуществлено в противоречии с его назначением. Поэтому наряду с проблемой выявления критериев правомерности или противоправности того или иного поведения, которые четко даны самой ч. 1 ст. 5 Основ, необходимо еще установить, подпадает ли данное действие управомоченного лица под состав правонарушения, предусмотренный этой нормой права.
Иначе говоря, для применения ч. 1 ст. 5 Основ необходимы также критерии, при посредстве которых можно было бы выявить как само назначение права, так и случаи его осуществления в противоречии с назначением. В этом и состоит главная трудность в применении ч. 1 ст. 5 Основ.
Отвергать в данном случае необходимость выработки определенных критериев - значит пустить дело на самотек, предоставить суду действительно неограниченные рамки судейского усмотрения в решении этого вопроса, что, естественно, может привести к субъективизму, к возможности нарушения принципа социалистической законности.
Понятие назначения права, осуществления права в противоречии с его назначением - не единственные указания закона, которые нуждаются в дополнительных критериях их оценки. Так же обстоит дело, например, со ст. 111 ГК, которая предусматривает возможность изъятия у личного собственника имущества, систематически используемого для извлечения нетрудового дохода. Вопрос о противоправности или правомерности легко может быть решен на основании ст. 111 ГК, но лишь при том условии, если будет ясно, что именно понимается под нетрудовым доходом, под систематичностью его извлечения. А для этого также нужны необходимые критерии. Так же обстоит дело, например, с понятием грубой неосторожности, объективной невозможности исполнения обязательства, непреодолимой силы и др. В одних случаях, как это имеет место в настоящее время с понятием непреодолимой силы, эти критерии даны самим законом (ст. 85 ГК), в других же случаях выявление тех или иных критериев - процесс гораздо более сложный, требующий привлечения иных факторов, в том числе и правил социалистического общежития и норм коммунистической морали.
Ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что правовые нормы и правила социалистического общежития и принципы коммунистической морали - это различные по своему характеру социальные правила. Эти различия нашли свое четкое выражение и в ч. 2 ст. 5 Основ, которая требует <соблюдения> закона и <уважения> правил социалистического общежития и моральных принципов общества, строящего коммунизм. Но нельзя не заметить, что ч. 2 ст. 5 Основ устанавливает обязанность <уважать> эти правила социалистического общежития и моральные принципы нашего общества.
Едва ли правильно считать, что установление этой обязанности в законе имеет исключительно воспитательное значение. В этом, по-ви-димому, есть и какой-то правовой смысл. Неуважительное отношение к моральным нормам и принципам есть нарушение установленной законом обязанности.
Но несмотря на это, неуважительное отношение к моральным правилам, хотя и является с точки зрения ч. 2 ст. 5 Основ нарушением общей правовой обязанности, не тождественно нарушению конкретного закона, не может быть отождествлено с правонарушением. Поэтому нарушение моральных правил и принципов может рассматриваться как гражданское правонарушение лишь в случаях, когда это прямо предусмотрено конкретными нормами гражданского права. Во всех же остальных случаях, а именно эти случаи и имеет в виду ч. 2 ст. 5 Основ, неуважительное отношение к моральным правилам и принципам наряду с другими фактическими обстоятельствами данного случая может служить не критерием противоправности поведения, а лишь подтверждением того, что данное право или обязанность осуществляются в противоречии с их назначением. Поэтому, например, осуществление гражданином своего права не в целях удовлетворения своих материальных или культурных потребностей, а с исключительной целью досадить другому лицу может быть рассматриваемо как осуществление права в противоречии с его назначением[185].
Поэтому наряду с прямыми и косвенными указаниями закона, административного или административно-планового акта или договора правила социалистического общежития и нормы коммунистической морали в ряде случаев дают основание судить о назначении того или иного субъективного права в социалистическом обществе, дают возможность более четко и более правильно уяснить, в каких именно случаях то или иное право осуществляется в противоречии с его назначением.
Но если объективная сторона состава гражданского правонарушения, предусмотренного ч. 1 ст. 5 Основ, выражена в законе достаточно четко, то, наоборот, о субъективной стороне этого состава закон не говорит вообще. Значит ли это, что применение ч. 1 ст. 5 Основ не требует обсуждения вопроса о вине управомоченного лица, осуществляющего свое право недозволенным образом?
Как уже отмечалось, такой вывод, по-видимому, нельзя признать правильным. Осуществление гражданских прав в противоречии с их назначением в нашем обществе есть один из видов злоупотребления правом, а всякое злоупотребление правом предполагает наличие сознания лица, что оно допускает недозволенное осуществление права. Поэтому следует признать, что состав правонарушения, предусмотренного ч. 1 ст. 5 Основ, налицо, когда управомоченный субъект допускает виновное осуществление права в противоречии с его назначением.
Необходимость выявления степени вины управомоченного лица в недозволенном осуществлении права обусловлена также и характером той санкции, которая предусмотрена ч. 1 ст. 5 Основ. Согласно этой норме осуществление права в противоречии с его назначением влечет за собой отказ в защите права. В литературе высказано мнение, что предусмотренный ч. 1 ст. 5 Основ отказ в защите права не является санкцией за названное противоправное действие управомоченного лица[186].
С таким решением трудно согласиться. Не вдаваясь подробно в проблему гражданско-правовых санкций, так как это выходит за рамки настоящей работы, нельзя не отметить, что в юридическом смысле под санкцией понимается определенная мера государственно-принудительного воздействия на правонарушителя.
Отказ в защите прав, предусмотренный ч. 1 ст. 5 Основ, отвечает признакам гражданско-правовых санкций с той, однако, особенностью, что санкция эта имеет относительно-определенный характер. Это означает, что в рамках общей возможности отказа в защите права орган, рассматривающий спор, вправе выбрать ту конкретную форму отказа в защите права, которая в необходимой мере соответствует характеру данного конкретного случая. Такими конкретными формами отказа в защите права могут быть: отказ в принудительном осуществлении права; отказ в конкретном способе защиты права; лишение правомочий на результат, достигнутый путем недозволенного осуществления права; лишение субъективного права в целом и др.[187]
Избрание той или иной конкретной меры в рамках общей относительно-определенной санкции может быть обусловлено различными обстоятельствами, в частности, использованием управомоченным лицом в противоречии с назначением не всего права в целом, а лишь одного из его правомочий, характером противоправности поведения управомоченного лица, степенью его вины, материальным положением сторон и т. п. При таком положении создается возможность применения к правонарушителю такой конкретной меры, которая в максимальной степени соответствует содеянному и характеру сложившихся отношений.
Таково в основных чертах содержание правила об отказе в защите права при осуществлении последнего в противоречии с его назначением в социалистическом обществе. Каково же практическое значение этого правила в социалистическом обществе в период строительства коммунизма?
В литературе никем не оспаривается, что правило ч. 1 ст. 5 Основ является одним из важнейших принципов советского гражданского права[188].
Какова же сфера практического применения названного принципа? Она вытекает прежде всего из самого его содержания. Поскольку содержание его сводится к требованию закона осуществлять субъективные права в соответствии с их назначением, постольку названный принцип есть прежде всего принцип осуществления гражданских прав. Это общее требование закона, обращенное ко всем носителям субъективных гражданских прав и к тем лицам, которые от их имени и в их интересах реализуют субъективное право использовать гражданские права по их целевому назначению в социалистическом обществе. По своей юридической силе этот правовой принцип представляет собой законодательное установление общей обязанности для каждого управомоченного лица или лиц, осуществляющих его право, осуществлять право надлежащим образом в соответствии с его назначением. Принцип этот является одним из оценочных критериев правомерного или противоправного поведения лиц при осуществлении ими своих субъективных прав.
Однако этот принцип распространяется не только на осуществление субъективных гражданских прав. По общему признанию он распространяется также и на осуществление гражданской правоспособности[189]. Более того, в литературе было высказано предложение включить в Конституцию СССР статью, аналогичную ст. 5 Основ гражданского законодательства, т. е. по существу распространить принцип осуществления гражданских прав в соответствии с их назначением и на все иные права граждан и организаций[190].
Предложение это заслуживает серьезного внимания. Однако едва ли правильно воспроизводить в Конституции СССР сам текст ст. 5 Основ гражданского законодательства. Следует иметь в виду, что само по себе осуществление права в противоречии с его назначением есть лишь один из случаев (хотя, может быть, и самый важный) злоупотребления правом. Поэтому представляется целесообразным закрепить в Конституции СССР лишь общий принцип недопустимости злоупотребления правами. Конкретные же составы злоупотребления правами должны быть предусмотрены специальным отраслевым законодательством с учетом специфики такого рода правонарушений, характерной именно для данной отрасли права. При этом особое внимание следует обратить на необходимость четкой регламентации конкретных составов злоупотребления правом, имея в виду строгое проведение в жизнь принципа социалистической законности[191].
Вместе с тем принцип осуществления гражданских прав в соответствии с их назначением следует рассматривать также как принцип правоприменительный, связанный с реализацией норм права. Опираясь на него, юрисдикционные органы, призванные рассматривать тот или иной спор, имеют возможность использовать его в качестве оценочного критерия для толкования и применения норм советского гражданского права.
Но и этим, на наш взгляд, практическое значение принципа осуществления гражданских прав в соответствии с их назначением не исчерпывается. Он может быть и должен быть использован также и при выработке новых законодательных решений. Два момента при этом имеют особенно важное значение: во-первых, опираясь на этот принцип, законодатель в необходимых случаях имеет возможность создания специальных составов, как это имело место, например, при создании ст. 111 ГК РСФСР (и соответствующих статей ГК других союзных республик), предусматривающих лишь частный случай - осуществление права личной собственности в противоречии с его назначением в социалистическом обществе; и во-вторых, возводя требование осуществления гражданских прав в соответствии с их назначением в социалистическом обществе в правовой принцип, законодатель тем самым налагает и на себя известную обязанность так регламентировать процесс осуществления тех или иных гражданских прав, чтобы он не противоречил принципу осуществления прав в соответствии с их назначением.
Это последнее требование вытекает из необходимости создания такой системы правовых норм, которая не была бы внутренне противоречивой, что является одной из основных закономерностей всякой кодификации.
В связи с этим перед советской юридической наукой встает задача исследования институтов гражданского законодательства с точки зрения соответствия правового регулирования осуществления тех или иных предоставляемых субъектам гражданских прав назначению этих прав в социалистическом обществе в период строительства коммунизма. Понятно, что такая задача не может быть выполнена в рамках настоящей работы в полном объеме. Поэтому представляется целесообразным обратить внимание лишь на вопрос о границах свободы завещания вкладов, где, на наш взгляд, действующее правовое регулирование порядка завещания вкладов находится в известном противоречии с самим назначением наследственного права в социалистическом обществе.
Закономерностью развития советского наследственного права является постепенное, но неуклонное расширение свободы завещания. Наибольшее свое развитие свобода завещания получила в Основах гражданского законодательства, ст. 119 которых предусматривает для каждого гражданина возможность оставить по завещанию все свое имущество или часть его одному или нескольким лицам, как входящим, так и не входящим в круг наследников по закону, а также государству или отдельным государственным, кооперативным или общественным организациям. При этом Основы сохранили лишь одно ограничение свободы завещания. Часть 2 ст. 119 предусматривает, что несовершеннолетние и нетрудоспособные дети наследодателя (в том числе и усыновленные), а также нетрудоспособные супруг, родители (усыновители) и иждивенцы умершего наследуют, независимо от содержания завещания, не менее двух третей доли, которая причиталась бы каждому из них при наследовании по закону.
В исключение из этого общего правила ст. 561 ГК РСФСР и соответствующие статьи ГК других союзных республик устанавливают правило о том, что вклады граждан, относительно которых кредитному учреждению дано распоряжение вкладчика на случай смерти, не входят в наследственное имущество, и правила о наследовании, предусмотренные Основами и гражданскими кодексами, на них не распространяются. Практически это означает, что наследодатель посредством распоряжения вкладом может лишить своих нетрудоспособных наследников обязательной доли. Не говоря уже о том, что такое законодательное решение представляется весьма спорным с теоретических позиций, с точки зрения распределения законодательной компетенции между Союзом ССР и союзными республиками, с точки зрения всей системы советского гражданского и семейного законодательства, с позиций моральных принципов социалистического общества[192], нельзя не обратить внимание на то, что решение это находится в противоречии с самим назначением наследственного права в социалистическом обществе.
В капиталистическом обществе, основу которого составляет частная капиталистическая собственность на средства производства и где объектом наследования являются прежде всего именно средства производства, назначение наследственного права состоит в закреплении экономической власти буржуазии. Как отмечал К. Маркс, <право наследования имеет социальное значение лишь постольку, поскольку оно оставляет за наследником то право, которым покойный обладал при жизни, а именно право при помощи своей собственности присваивать продукты чужого труда>[193].
В социалистическом обществе, основанном на общественной социалистической собственности на средства производства, где объектом наследования являются только предметы потребления, назначение наследственного права совсем иное. Назначение права наследования в социалистическом обществе определяется тремя моментами: во-первых, производным характером права наследования от права личной собственности граждан, вследствие чего право это приобретает исключительно потребительское назначение; во-вторых, вспомогательным характером наследства в удовлетворении потребностей граждан, что делает право наследования дополнительным (по отношению к распределению по труду и пользованию общественными фондами потребления) средством материального обеспечения наследников; в-третьих, неразрывной связью наследования с семейными отношениями, в силу чего назначение права наследования состоит прежде всего в материальном обеспечении потребительских нужд членов семьи наследодателя и прежде всего его несовершеннолетних детей и других нетрудоспособных наследников, которые в силу несовершеннолетия или нетрудоспособности не в состоянии в полной мере воспользоваться предоставленным и гарантированным каждому гражданину правом на труд. Эту свою функцию право наследования сохранит по крайней мере до тех пор, пока общество не сможет полностью принять на себя эту обеспечительную функцию.
Нетрудно заметить, что установление действующим республиканским законодательством такой свободы завещания, при которой именно эти нетрудоспособные и несовершеннолетние наследники могут оказаться обойденными, противоречит самой сути института советского наследственного права, назначению права наследования в социалистическом обществе.
В литературе спорным является вопрос о том, может ли правило ч. 1 ст. 5 Основ гражданского законодательства использоваться не только как общий принцип, но также и как конкретная норма права? Большинство исследователей ст. 5 Основ такой возможности не исключают[194]. В отличие от этого В. Ф. Маслов полагает, что <ст. 5 Основ должна рассматриваться в качестве общего оценочного критерия для толкования и применения гражданско-правовых норм, т. е. как статья, где выражен только универсальный принцип, а не конкретная правовая норма>[195].
В обоснование своей позиции В. Ф. Маслов приводит три основных соображения: во-первых, по его мнению, все случаи, когда возникала необходимость применения ст. 1 ГК 1922 г., теперь прямо предусмотрены законом; во-вторых, использование ст. 5 в качестве конкретной нормы права не способствует укреплению принципа социалистической законности и сторонники первой точки зрения <не приводят хотя бы теоретически мыслимого конкретного обстоятельства, когда потребовалось бы применение ст. 5 Основ>; в-третьих, лишение собственника его права на имущество может иметь место не путем простой ссылки на ст. 5 Основ, а на основании нормативного акта, <прямо содержащего таковую санкцию за вполне определенный вид злоупотребления правом>, что вытекает из ст. 31 Основ[196].
[184] См.: Б. Б. Базарбаев, Ю. Г. Басин, М. А. Ваксберг, С. И. Меерзон.
Советское гражданское право Казахской ССР, вып. 1. Алма-Ата, 1968, стр. 60 -
61.
[185] Следует отметить, что в законодательстве некоторых социалистических стран
моральным принципам придается весьма серьезное значение. Так, в соответствии со
ст. 5 Гражданского кодекса ПНР 1964 г. <нельзя пользоваться своим правом в
противоречии с социально-хозяйственным назначением этого права или принципами
социалистического общежития. Такого рода действие или бездействие
управомоченного не признается осуществлением права и не пользуется охраной>.
[186] См.: О. Н. Кудрявцев. Условия
осуществления гражданских прав. В сб.: <Научная конференция
профессорско-преподавательского состава Харьковского юридического института.
Тезисы докладов>. Харьков, 1968, стр. 88.
[187] Подробнее по этому вопросу см.: О. С. Иоффе,
В. П. Грибанов. Пределы осуществления
субъективных гражданских прав. <Советское государство и право>, 1964, N 7,
стр. 80 - 85.
[188] См.: В. П. Грибанов. Принципы
осуществления гражданских прав. <Вестн. Моск. ун-та>, серия право, 1966, N 3.
[189] См.: В. А. Рясенцев. Условия и
юридические последствия отказа в защите гражданских прав. <Советская юстиция>,
1962, N 9, стр. 9; М. М. Агарков.
Проблема злоупотребления правом в советском гражданском процессе. <Известия АН
СССР>, отделение экономики и права, 1946, N 6, стр. 426.
[190] См.: М. И. Цукерман. Некоторые
вопросы применения ст. 5 Основ гражданского законодательства Союза ССР и
союзных республик. <Правоведение>, 1967, N 3, стр. 93.
[191] Данное предложение В. П. Грибанова было реализовано в Конституции СССР от 7
октября 1977 г. В ней, в ч. 2 ст. 39, было указано, что использование
гражданских прав и свобод не должно наносить ущерб интересам общества и
государства, правам других граждан. - Ред.
[192] Подробнее по этому вопросу см.: В. П. Грибанов.
Границы свободы завещания вкладов. <Советское государство и право>, 1968, N 3.
[193] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 16, стр. 383.
[194] См.: В. А. Рясенцев. Условия и
юридические последствия отказа в защите гражданских прав. <Советская юстиция>,
1962, N 9, стр. 9; О. С. Иоффе.
Важный этап новой кодификации советского гражданского законодательства.
<Правоведение>, 1962, N 2, стр. 59; О. С. Иоффе, В. П. Грибанов.
Пределы осуществления субъективных гражданских прав. <Советское государство и
право>, 1964, N 7, стр. 78; С. Н. Братусь.
О пределах осуществления гражданских прав. <Правоведение>, 1967, N 3,
стр. 81 - 82; М. И. Цукерман.
Некоторые вопросы применения ст. 5 Основ гражданского законодательства Союза
ССР и союзных республик. <Правоведение>, 1967, N 3.
[195] В. Ф. Маслов. Основные проблемы права
личной собственности в период строительства коммунизма в СССР. Харьков, 1968,
стр. 203.
[196] См. там же, стр. 203 - 204.
