Иоффе О.С. Избранные труды по гражданскому праву: Из истории цивилистической мысли. Гражданское правоотношение. Критика теории "хозяйственного права"
Как правильно указывает О. А. Красавчиков, периодизацию развития гражданско-правовой науки по основным этапам социально-политической истории нашего общества или истории советского гражданского законодательства можно использовать только для выявления соответственно социально-политической действенности этой науки или ее роли в совершенствовании гражданского закона и практики применения последнего. Но так как задача состоит в периодизации развития самой науки, обладающей по отношению к своему предмету известной самостоятельностью, в ее собственной истории и должны быть обнаружены рубежи, на которые такая периодизация только и может ориентироваться[167]. Правда, из числа возможных причин, создающих необходимость особой периодизации истории юридической науки, О. А. Красавчиковым упоминаются только те, которые вызывают ее отставание от развития государства и права.
Очевидно, однако, что если бы наука (оставляя в стороне науку историческую) всегда лишь отставала от своего предмета и никогда не опережала, не предвидела и не предсказывала его исторических тенденций, она вообще перестала бы быть наукой. Автор, впрочем, оговаривается, что <круг причин, по которым история юридической науки может не совпадать хронологически с периодами общегражданской (политической) истории и периодами развития законодательства, достаточно широк: здесь имеет место действие как объективных, так и субъективных факторов>[168]. Но что такое несовпадение, вызываемое и отстаиванием науки и опережающим ее движением, неизбежно, - не должно вызывать никаких сомнений.
Опираясь на формулированные им исходные положения, сам О. А. Кра-савчиков предложил для советской гражданско-правовой науки следующую периодизацию:
1) период становления (1917 - 1922), к концу которого происходит переход к нэпу, принятие ГК РСФСР, появление первых его комментариев и первых сравнительно крупных исследований гражданского законодательства;
2) период первоначального развития (1923 - 1936), который распадается на два этапа - <этап борьбы на два фронта> (1923 - 1928/30), т. е. с буржуазным и нигилистическим отношением к советскому гражданскому праву, и <этап хозяйственно-правовой концепции> (1928 - 1936/37);
3) период стабилизации (1936/37 - 1956), характеризующийся тем, что гражданско-правовой наукой были выброшены <за борт> буржуазные и мелкобуржуазные концепции, она стала целиком и полностью на прочные методологические рельсы марксизма-ленинизма, покончив с различного рода методологическими шатаниями;
4) период дальнейшего развития (начиная с 1956 г.)[169].
Не говоря о сомнениях, вызываемых описанием сложившейся в каждом периоде фактической ситуации, обращает на себя внимание постоянное изменение критериев, сообразно с которыми выделяются различные периоды. Первый период связывается с появлением ГК, комментариев к нему и первых крупных исследований; второй - вначале с борьбой против враждебных и ошибочных концепций, а затем с господствующим взглядом на сущность советского гражданского права; третий - с методологическим состоянием цивилистической науки; четвертый - только с тем, что завершение третьего периода отнесено к 1956 г. Едва ли, однако, допустимо строить периодизацию с помощью <скользящего> основания. Не нужно забывать, что периодизация - один из видов классификации. Особенность ее состоит лишь в том, что при помощи периодизации систематизируются однопорядковые факты, отделенные друг от друга не в пространстве, а во времени. В границах отмеченной особенности для периодизации обязательно распространяющееся на всякую систематизацию общее правило относительно единства критерия ее построения. Вопрос лишь в том, какой именно фактор должен быть избран в этом качестве.
Казалось бы, проще всего пойти по пути группировки конкретных проблем, сменявших друг друга на переднем плане науки с переходом от одних исторических условий к другим. Но на этом пути исследователя подстерегают неодолимые препятствия, связанные с тем, что имеются проблемы, вообще никогда не утрачивавшие своей актуальности, и существуют периоды, в которые с одинаковой интенсивностью разрабатывается множество разнообразных проблем. К тому же отображение пережитого наукой исторического процесса требует, чтобы была нарисована общая его картина, а не только сопровождавшие этот процесс пусть и очень важные, но не более чем отдельные и притом зачастую разрозненные эпизоды. А такая задача осуществима лишь при использовании возможно более общего критерия, обнимающего гражданско-правовую науку в целом и позволяющего в границах целого переносить акцент на любые частные проблемы, вокруг которых преимущественно концентрировались научные исследования того или другого исторического периода. Самым общим для цивилистической науки является учение о сущности гражданского права. Поэтому в основу периодизации ее истории и должно быть положено разграничение отдельных периодов сообразно с тем, какая именно концепция гражданского права утвердилась как господствующая в каждом из них.
Преимущества этого критерия определяются его всеобщностью, ибо совершенно исключено такое положение, когда бы господствующие взгляды на сущность конкретного гражданско-правового института противоречили столь же господствующим представлениям о природе самого гражданского права. Известно, например, что в условиях, когда многие цивилисты в трактовке гражданского права разделяли меновую концепцию, государственные юридические лица чаще всего трактовались как товарные собственники закрепленного за ними государственного имущества. И лишь после полного отказа от этой концепции начинает пробивать себе дорогу иное понимание названного конкретного правового явления. Аналогичные сдвиги переживала и эволюция взглядов на многие другие гражданско-правовые феномены, а значит, использование предлагаемого критерия позволяет применить в принципе единую периодизацию как к истории советской цивилистической мысли в целом, так и к развитию входящих в ее состав учений об отдельных гражданско-правовых институтах и отношениях.
Помимо всеобщности, указанный критерий обладает еще и тем достоинством, что с его помощью может быть прослежена зависимость периодизации истории советской цивилистической науки от исторических процессов, происходивших в Советском государстве и обществе. В самом деле, какими бы недостатками ни страдало то или иное учение о сущности советского гражданского права, добиться на определенном историческом этапе преобладающих позиций в науке оно могло лишь благодаря ориентации на преобладающие явления в реальной действительности. Так было, например, при военном коммунизме, когда почти полное свертывание гражданского оборота рассматривалось как нормальное состояние для всего послереволюционного периода, или при нэпе, когда частноправовые отношения возводились в ранг единственно возможной основы формирования гражданского права в государстве диктатуры пролетариата. Если же господствующие в учении о сущности гражданского права взгляды не только опираются на реальную общественную ситуацию, но и правильно отражают ее, лишь изменение самой этой ситуации способно побудить к коррективам, вносимым в сформировавшиеся теоретические построения. И поскольку обусловленный таким учением критерий кладется в основу периодизации, она не может строиться иначе, как путем отражения важнейших этапов развития самой науки и определяющих это развитие социально значимых объективных факторов.
Сообразно со сказанным периодизация развития цивилистической мысли в СССР должна строиться следующим образом:
1. От победы революции до 1921 г., когда товарные отношения свелись к предельному минимуму и широкое распространение получила идея прямого (безденежного, бестоварного) распределения, а потому надобность в гражданском праве вовсе отрицалась.
2. С 1922 по 1928 г., когда массовидными становятся частнотоварные отношения, под углом зрения которых рассматриваются и имущественные отношения с участием государственных хозяйственных организаций, не опиравшиеся еще сколько-нибудь широко на акты планирования как на свое непосредственное юридическое основание, а вследствие этого преобладающе место в науке занимала меновая концепция.
3. С 1929 по 1937 г., когда на первое место выдвигаются планово-хозяйственные отношения между социалистическими организациями и их находящаяся под воздействием плана деятельность по обслуживанию населения при одновременном вытеснении из оборота частнотоварных отношений, что послужило почвой для утверждения в науке концепции хозяйственного права.
4. С 1938 по 1955 г., когда планово-хозяйственные отношения достигают такой степени зрелости, что все более явственно обнаруживается сочетание в них плановых и стоимостных начал, приводящее к переосмысливанию роли и назначения гражданского законодательства, к отказу от концепции хозяйственного права и переходу науки на позиции учения о едином гражданском праве социалистического общества.
5. С 1956 г. и в последующие годы, когда в поисках оптимальных форм управления социалистическим хозяйством производится перестройка этого управления, которая, при всем разнообразии отдельных ее видов, преследует единую цель - превратить экономическую заинтересованность производственных коллективов в один из решающих мотивов их деятельности по выполнению народнохозяйственного плана. Это обусловливает усиление роли социалистических товарно-денежных отношений при правильном сочетании планирования с собственным почином исполнителей плана, но в то же время порождает еще более тесное, чем в предшествующие годы, органическое переплетение плановых отношений с отношениями стоимостными. В результате, наряду с упрочением теории единого гражданского права, появляются предпосылки, определенная оценка которых приводит в новых условиях к возрождению в обновленном варианте теории хозяйственного права[170].
Эта периодизация и кладется в основу дальнейшего изложения.
Глава II. Учение о сущности советского гражданского права
§ 1. Первая кодификация советского гражданского законодательства и определение понятия советского гражданского права
Постановка вопроса до проведения первой кодификации советского гражданского законодательства (1917 - 1921). Победа Великой Октябрьской социалистической революции в нашей стране знаменовала слом старой государственной машины, ниспровержение старого, эксплуататорского права. А поскольку последнее было всем еще памятно как социальная сила, враждебная трудящимся, отрицательное отношение к нему выражалось иногда в форме отрицательного отношения ко всякому праву вообще.
Подобные взгляды находили отражение и на страницах советской юридической литературы, особенно в работах А. Г. Гойхбарга, который отстаивал их не только в первые послереволюционные годы, но и в более поздних публикациях, появившихся ко времени, когда новое советское право уже сложилось в определенную систему и получило кодификационное закрепление. Он писал в 1924 г.: <Всякий сознательный пролетарий знает ... что религия - опиум для народа. Но редко кто ... осознает, что право есть еще более отравляющий и дурманящий опиум для того же народа>[171].
О степени распространенности и силе влияния суждений такого
рода в первые годы после победы революции достаточно красноречиво свидетельствует,
например, тот факт, что выдающийся советский юрист
П. И. Стучка счел необходимым предпослать своей опубликованной в 1921 г. книге
<Революционная роль права и государства> следующее весьма знаменательное
заявление: <Я пишу предисловие к своей книге по той простой причине, что считаю
необходимым сказать несколько слов в ее защиту, ибо боюсь, что без этого никто
не станет читать в нынешнее высокореволюционное время о таких <контрреволюционных>
предметах, как право>[172].
Но если <контрреволюционным предметом> объявлялось иногда право в целом, то тем больше поводов для такого признания могло дать гражданское право, регулировавшее в прошлом частнособственнические имущественные отношения как основу закабаления и эксплуатации трудящихся. К тому же почти полное свертывание отношений товарного оборота в условиях военного коммунизма настолько ограничивало практическую надобность в гражданско-правовом регулировании, что авторы, отрицавшие совместимость пролетарского государства с правом вообще, ссылались как на реальное подтверждение своей позиции именно на гражданское право. В работе <Пролетарская революция и право> (1920 г.) А. Г. Гойхбарг утверждал, что советское государство не нуждается в гражданском праве, рассчитанном лишь на индивидуалистическое и анархическое частнособственническое хозяйство; на смену ему теперь приходит <социальное право> как право планомерно-целесообразной организации хозяйственной деятельности. При этом <социальное право> он фактически вообще не считал правом, о чем свидетельствуют его собственные разъяснения, относящиеся к более позднему времени. Объявив право опиумом для народа, А. Г. Гойхбарг заявлял далее: <Я должен, однако, с самого начала устранить одно возможное недоразумение. Говоря о необходимости вести антиправовую пропаганду, я, само собою разумеется, и в мыслях не имею поощрять к несоблюдению правил, установленных Советской властью, к неподчинению тому, что мы называем советским правом. Конечно, было бы очень хорошо, если бы мы могли обойтись без этого слова, если бы могли заменить его другим>[173].
Концепция А. Г. Гойхбарга вызвала резкую отповедь со стороны П. И. Стучки, который в уже упоминавшемся предисловии, <защищая> свою книгу о праве как о предмете не <контрреволюционном>, а в высшей степени революционном, выдвинул и обосновал два принципиальных положения: во-первых, юристы-марксисты должны взяться за разработку правовых проблем с противопоставлением своих выводов буржуазной идеологии[174] и, во-вторых, существует не только эксплуататорское, но и социалистическое право <как революционное право пролетариата в борьбе против контрреволюционного права буржуазии>[175]. В ряде статей, предшествовавших появлению его книги и опубликованных в 1917 - 1919 гг.[176], П. И. Стучка, исходя из классовой сущности всякого права, требовал классовой оценки также природы и назначения советского гражданского права. Тем самым уже у истоков советской цивилистической мысли формулируется важнейшее для всего последующего ее развития методологическое положение: советское гражданское право - одна из составных частей системы советского права в целом; ему присущи общие качества, свойственные этой системе, и специфические признаки, выражающие его собственные особенности; в выявлении его специфически исторического содержания, установлении места, которое оно занимает в системе советского права, обнаружении роли, которую оно играет в революционном преобразовании общества, и лежит ключ к раскрытию сущности советского гражданского права.
Отстаивая необходимость формирования в условиях диктатуры пролетариата гражданского права нового типа, П. И. Стучка к определению его понятия применял те же самые установки, которые лежали в основе выработанного им общего определения права.
<Право, - писал П. И. Стучка, - это система (или порядок) общественных отношений, соответствующая интересам господствующего класса и охраняемая организованною силою его (т. е. этого класса)>[177]. Приведенное определение подчеркивает государственно-охранительный и, что особенно существенно для условий, в которых оно было предложено, классовый характер права, не относя, однако, к числу признаков права нормативное его качество. Будучи юристом высокого теоретического уровня и большого практического диапазона, П. И. Стучка отнюдь не отвергал правовых норм, как и не отрицал того, что право находит в них свое выражение. <Правовою нормою или законом, - говорил он, - мы называем принудительное правило, исходящее от государства и относящееся к области права>[178]. В его работах повторяются настойчивые призывы к систематизации и кодификации советского законодательства. Более того, рассуждая о возможных путях совершенствования своего определения права, П. И. Стучка не исключал и указания на систему норм, которыми охраняется система реальных общественных отношений[179]. Но тем не менее это указание не было им использовано, что объясняется целым рядом причин.
Во-первых, победивший пролетариат в первые годы после революции руководствовался не столько юридическими нормами, которых пока еще было далеко не достаточно, сколько своим революционным правосознанием. Это обстоятельство послужило поводом для возрождения психологической теории права, одним из видных сторонников которой в начале 20-х годов был М. А. Рейснер[180]. Как последовательный материалист П. И. Стучка выступает против этой теории, стремясь обосновать реальность советского права, несмотря на отсутствие необходимого количества юридических норм, реальным существованием общественных отношений, нуждающихся в правовом опосредствовании.
Во-вторых, бурный процесс преобразования общественной жизни делал отдельные нормативные акты весьма недолговечными. Вследствие этого, говоря о необходимости широкой кодификации советского права, создания единого свода или кодекса законов, П. И. Стучка спрашивал: <Но удастся ли составить такой кодекс в ближайшие месяцы? А если удастся, то надолго ли он вообще сохранит силу? Ибо, только просматривая книгу декретов, мы убеждаемся, как непостоянны и изменчивы создаваемые революцией институты и законоположения>[181]. Но, невзирая на мобильность законов и даже неуловимость некоторых из их норм, в Советской республике существует и развивается свое право. Отсюда и делался вывод, что право - это не столько законы, сколько общественные отношения, охраняемые силой государства.
В-третьих, хотя П. И. Стучка и признавал, что право выражается в законе, но буржуазные законы изображают реальную действительность в вид, искаженном до неузнаваемости. Нарисовав яркую картину подобного соотношения буржуазного закона с действительностью, П. И. Стучка го-ворит: <Таким образом, закон отмечает те вехи, по которым определяются границы данного правопорядка, данной системы правоотношений, но мы видели, насколько он, при своем принципиальном лицемерии, верно отражает эти вехи. Буржуазный закон как раз старается замолчать действительный характер этой системы, а потому мы и лишний раз должны подчеркнуть, что право есть именно эта система, а не просто закон>[182].
Сказанное не оставляет никаких сомнений в том, что П. И. Стучка выдвигал вполне обоснованную и методологически оправданную задачу: поскольку закон сам по себе выясняет очень немногое, необходимо опираться на факторы, лежащие за пределами закона, чтобы подлинная сущность права могла быть установлена. Но вместо того, чтобы при разрешении правильно сформулированной задачи признать право законом, отражающим и закрепляющим определенные общественные отношения, он объявил правом сами эти отношения и пришел таким образом к выводу, ошибочному в своей основе, а потому отвергнутому советской юридической наукой. Однако ошибочность конечного вывода не устраняет несомненной ценности исходного, для юриста-марксиста незыблемого научного принципа, констатирующего неотрывность права от системы общественных отношений, на которые оно опирается и в целях охраны которых существует. Противопоставленный буржуазно-догматической юриспруденции уже на стадии зарождения советской юридической, в том числе цивилистической, науки, указанный принцип сыграл важную положительную роль в общем процессе ее дальнейшего развития. Этот процесс применительно к гражданско-правовой науке вступил в новую стадию в связи с переходом к нэпу и проведением первой кодификации советского гражданского законодательства.
Примечания:
[167] См.: Красавчиков О. А.
Советская наука гражданского права (понятие, предмет, состав и система), с.
44 - 45.
[168] Там же.
[169] Красавчиков О. А. Советская
наука гражданского права (понятие, предмет, состав и система), с. 46 и сл.
[170] Публикация, положившая
начало возрождению хозяйственно-правовой концепции (В. С. Тадевосян. Некоторые
вопросы системы советского права. - Советское го-сударство и право, 1956, №
8, с. 99 - 108), как раз и появилась в 1956 г., которым откры-вается новый этап
развития советской цивилистической мысли.
[171] Гойхбарг А. Г. Основы
частного имущественного права. М., 1924, с. 8.
[172] Стучка П. И. Революционная
роль права и государства. М., 1921, с. 3.
[173] Гойхбарг А. Г. Основы
частного имущественного права, с. 8 - 9.
[174] Стучка П. И. Революционная
роль права и государства, с. 3.
[175] Там же, с. 5.
[176] В кн.: Стучка П. И. 13
лет борьбы за революционно-марксистскую теорию права. М., 1931, с. 5 - 34.
[177] Стучка П. И. Революционная
роль права и государства, с. 13.
[178] Там же, с. 102.
[179] Там же, с. 14.
[180] См.: Рейснер М. А. Курс
конституции. М., 1920, с. 95 и сл.
[181] Стучка П. И. Революционная
роль права и государства, с. 111.
[182] Там же, с. 109.
