Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права
Не впадая в крайность, не берясь за неосуществимую задачу насаждения морали принудительным путем, запрещение осуществлять право с исключительной целью причинить зло будет иметь уже само по себе огромное морализующее значение. Если гражданское право является по преимуществу областью частного самоопределения, т. е. областью дозволенного эгоизма, то запрещение шиканы устраняет крайние, антисоциальные шипы этого эгоизма. Современное гражданское право как бы говорит человеку: если тебе позволено быть в известных пределах эгоистом, то это не значит, что ты можешь быть злым: malitiis non est indulgendum.
И только в этих пределах запрещение шиканы не будет противоречить необходимому для всякого правопорядка принципу прочности права.
VII. Проблема личности как таковой. Развитие защиты так называемых прав личности и ее конкретных особенностей.
Возникновение идеи так называемых прав личности и их постепенное признание в законодательствах. Право на имя, право на честь, право на охрану интимной сферы и т. д. Охрана конкретных особенностей человеческой личности: признание договоров нетипичных, субъективный масштаб в учении об обмане и принуждении
Развитие защиты так называемых прав личности и ее конкретных особенностей
Рассмотренные выше начала определенности и прочности правопорядка составляют лишь формальные условия, необходимые для независимого юридического положения личности в общежитии. Но затем это положение характеризуется своим материальным содержанием: оно может быть лучше или хуже в зависимости от того, какие права признаются за человеческой личностью, какие стороны ее существования оказываются защищенными.
Мы говорили выше о том, что первым признаком юридической самостоятельности личности является признание ее носительницей субъективных прав. Освобождение личности от полного поглощения ее обществом знаменуется прежде всего признанием ее самостоятельным субъектом прав, обладательницей правоспособности и дееспособности: благодаря этому она стоит теперь перед лицом общества и его властей как некоторая самостоятельная сила, как некоторая юридическая самоценность.
И чем дальше, тем больше крепнет убеждение, что эта юридическая самоценность неотделима от самого понятия человеческой личности: рабство уничтожается, а по отношению к свободным устанавливается принцип неотчуждаемости правоспособности и дееспособности (нормы об этих последних делаются нормами juris publici). Если в древние времена возможно было распоряжение самой юридической личностью, возможны были самопродажа и самозаклад человека, то в настоящее время такие распоряжения невозможны: юридическое качество субъекта прав неотделимо от физического бытия человеческой личности.
Но затем личность растет, и понятие субъекта прав наполняется все более и более широким содержанием; личность добивается признания за собой новых и новых прав. При этом, разумеется, рост ее субъективных прав идет параллельно росту самого ее внутреннего содержания, росту ее интересов.
Всякое примитивное право является, конечно, в этом отношении скудным: бедности внутреннего содержания личности соответствует и бедность субъективных гражданских прав. Но чем далее, тем шире развертываются одно и другое; усложнению внутри соответствует усложнение внешнее; новые потребности вызывают и новые формы для их удовлетворения.
Однако этот неуклонный рост личности имеет две стороны. В общем ходе экономического и культурного развития неизбежно повышается общий уровень требований личности в данной среде: растут самосознание и самооценка среднего, типичного человека, и в соответствии с этим расширяется общая система субъективных прав; право объективное неизбежно должно поспевать за этим возрастающим общим самосознанием и давать ему надлежащее удовлетворение.
Рядом с этим на более высоких ступенях развития усиливается сознание самобытности и особности каждой отдельной личности и вместе с тем начинает чувствоваться потребность в праве на эту самобытность, в праве на индивидуальность.
В примитивной жизни этой потребности еще нет. Отдельная личность еще слишком поглощается обществом, она еще слабо дифференцирована от других единиц; она еще живет тем же, чем живут и другие, и "узел особности" в ней почти не существует. С течением времени дело меняется. Прогресс общества возможен только в прогрессе отдельных личностей, и непрерывное развитие индивидуальности составляет его необходимое предположение: только в богатстве индивидуальных особенностей и в их взаимодействии заключается истинное культурное богатство народа. По справедливому замечанию Зома, именно личность в своих непрерывных, иногда даже дерзких исканиях похищает огонь у богов, чтобы затем освещать им путь целым народам.
Вследствие этого для права возникает новая задача: помимо охраны человека в его "общей, родовой сущности", в его типичных интересах, дать охрану конкретной личности "во всем богатстве ее своеобразных особенностей и творческих проявлений"[134]. И действительно, чем далее, тем определеннее наблюдается движение по пути охраны человеческой личности как таковой во всей совокупности ее индивидуальных интересов и особенностей. Мы остановимся здесь только на самых основных моментах этого движения.
Первое, в чем человек нуждается, это, конечно, охрана его самых элементарных благ - жизни, телесной неприкосновенности, свободы. И право, действительно, искони берет на себя такую охрану, ограждая эти блага путем самых серьезных уголовных наказаний за их нарушение. Однако и гражданское право не остается в стороне: оно рассматривает, в свою очередь, все посягательства на эти блага как гражданский деликт и связывает с ними обязанность возмещения причиненного вреда.
Естественность и необходимость подобной защиты была настолько очевидна, что представители старой естественно-правовой школы (Гуго Гроций, Хр. Томазий, Вольф и др.) построили на ней учение о правах личности[135]. Человек уже в самый момент своего появления приобретает естественное право на защиту этих благ, они составляют его прирожденные права, jura connata, права, вытекающие из самого качества человека как личности. Если мыслители этого направления расходились между собой, то только в перечислении этих прав: одни насчитывали их больше, другие меньше, но самое существование прирожденных прав личности у них не вызывало никаких сомнений. Отголоском этой теории является еще и доныне § 16 Австрийского Уложения, который гласит: "Всякий человек имеет прирожденные, уже самим разумом диктуемые права и вследствие этого должен почитаться как личность" ("Jeder Mensch hat angeborene, schon durch die Vernunft einleuchtende Rechte, und ist daher als eine Person zu betrachten").
Крушение естественно-правовой доктрины повлекло за собой падение вместе с прочими ее тезисами и этой теории прирожденных прав личности. Отрицательно настроенная ко всему "прирожденному" и "неотъемлемому", позитивистическая юриспруденция первой половины XIX столетия не находила оснований для конструирования в случаях этого рода каких-либо особых субъективных прав, прав личности. Все, что мы здесь имеем, является, по ее мнению, не чем другим, как лишь рефлексом объективной нормы: закон охраняет жизнь, телесную неприкосновенность, свободу или честь граждан, но никаких субъективных гражданских прав на жизнь, свободу и т. д. нет, и самая конструкция этих прав является искусственной. Субъективное гражданское право частного лица возникает только с момента нарушения запрета закона и имеет тогда своим содержанием лишь возмещение понесенных убытков.
Под влиянием подобного "реалистического" учения идея субъективных прав личности сошла с юридической сцены. Но ненадолго. И здесь сама жизнь заставила скоро снова вспомнить о ней.
Если по отношению к жизни, телесной неприкосновенности или свободе вопрос о субъективном гражданском праве ввиду широкой охраны этих благ со стороны уголовного закона имеет чисто теоретическое значение, то в целом ряде других, более тонких личных интересов он приобретает значение непосредственно практическое. Чем более усложняется жизнь и чем чутче делается личность, тем труднее становится удержаться на точке зрения "рефлекса объективной нормы". Один за другим развертываются самые несомненные интересы человеческой личности, настойчиво требуя своего признания и защиты, и в конце XIX столетия юриспруденция и законодательство снова заговорили о правах личности, о "Persönlichkeitsrechte".
Наиболее ярко и наглядно процесс этого возрождения идеи прав личности обрисовывается в вопросе о праве на имя. Имя является обозначением личности; оно отличает человека от других и связывает с собой всю совокупность представлений о внешних и внутренних качествах его носителя. Естественно поэтому, что рост личности, рост индивидуального самосознания неизбежно должен привести к возрастанию той ценности, которая приписывается имени как таковому. Чем богаче внутреннее содержание личности, тем более дорожит она своим именем, и тем нежелательнее для нее какое-нибудь злоупотребление или смешение. Всем известно, как дорожат своим именем старые аристократические фамилии; но то, что раньше было только достоянием аристократии, с течением времени делается общей тенденцией человека, вырастающего в сознании своего собственного достоинства. И право не может остаться глухим к этой тенденции: в своих новейших кодификациях оно санкционирует дотоле неизвестное право на имя.
Нужно, однако, отметить, что первым толчком в этом направлении послужили имущественные интересы, связанные с именем. Прообразом и предшественником общего права на имя явилось право торговца на фирму. С фирмой связывалась известная репутация торговца или торгового дома в деловом мире - репутация, которая нередко уже сама по себе представляет высокую ценность. Пользование фирмой лицом посторонним способно, конечно, причинить вред (отвлечь клиентов, подорвать кредит и т. д.), и право должно было взять на себя защиту от всяких злоупотреблений в этом отношении. Так возникло право на фирму, т. е. на торговое имя лица.
Но мало-помалу из-за имущественных интересов начинают проглядывать интересы неимущественные. Уже для торговой фирмы важна не только имущественная сторона, важна самая репутация со стороны ее честности и добросовестности. Не менее важна эта репутация и для людей неторговых. Между тем объективные нормы уголовного закона карают злоупотребление чужим именем только при особых условиях, а гражданский иск из деликта о возмещении вреда часто невозможен, с одной стороны, вследствие того, что имущественного вреда нет, а, с другой стороны, потому, что ответственность за вред предполагает по общему правилу вину делинквента. Недостаточность такого положения вещей делалась все более и более очевидной; чувствовалась необходимость предоставить заинтересованному лицу возможность добиваться судебным порядком простого признания своего права на имя и запрещения другим пользоваться этим именем[136]. А это предполагало возведение права на имя на степень самостоятельного субъективного гражданского права, и притом права, не приобретаемого тем или другим специальным актом, а связанного с самым бытием человеческой личности, - другими словами, одного из прав самой личности - "Persönlichkeitsrechte".
Уже в судебной практике XIX столетия указанная потребность стала находить себе частичное удовлетворение, но первый решительный шаг в этом направлении сделало новое Германское Уложение, признавшее в своем § 12 общее право на имя и дающее каждому лицу судебную возможность требовать устранения незакономерного пользования его именем. Примеру Германского Уложения последовало Уложение Швейцарское (ст. 29), а также наш русский проект Гражданского Уложения (ст. 4), и таким образом право на имя стало бесспорным достоянием новейшего гражданского права.
Но интересы, связанные с именем, были далеко не единственными в этом роде. Недостаточность теории "объективных норм" обнаруживалась в не меньшей степени, например, и в области охраны интересов чести. Уголовное преследование нарушителя чужой чести находится также в зависимости от различных специальных условий, вследствие чего потерпевший далеко не всегда может добиться в этом порядке восстановления своего доброго имени. Так например, уголовное наказание за клевету может отпасть вследствие того, что истек срок уголовной давности, что оклеветавший был добросовестно убежден в истинности сообщений, что он закрыт своей должностной безответственностью (как лицо официальное, как член парламента и т. д.). Между тем всякое подобное оправдание способно возбудить мысль о том, что клеветнический слух соответствует истине, и тем поставить оклеветанного в самое невыносимое положение[137]. Очевидно и здесь необходимо дать потерпевшему средство для восстановления своей репутации, дать иск о признании распускаемых слухов неверными; но также очевидно, что и здесь мы имеем дело с некоторым особым правом, вытекающим из самой идеи личности.
Не менее ощутительна такая же потребность в охране разнообразных интимных сторон человеческого существования от вторжения в них лиц посторонних. Многое в жизни человека составляет область, не предназначенную для постороннего глаза, и потому всякое непрошенное вторжение в нее может причинять весьма серьезные страдания. Так например, весьма существенные личные интересы связаны с перепиской и письмами: опубликование вашего письма получателем или продажа его в качестве автограммы, прочтение или разглашение его содержания третьим, на то неуправомоченным лицом и т. д., - все это может далеко выходить за пределы ваших намерений и причинить вам немало неприятностей. К аналогичным последствиям может привести далее, при известных условиях, и некоторое распоряжение вашим изображением: фотографическая карточка какой-нибудь дамы оказывается выставленной в витрине магазина в ряду карточек различных особ сомнительной репутации. К тому же ряду явлений принадлежат случаи, когда кто-либо без вашего разрешения распространяет или показывает фотографию вашего кабинета или будуара, когда актер при изображении какой-либо роли копирует вас в своей гримировке, когда писатель описывает вашу интимную жизнь в каком-нибудь романе, хотя и не называя вашего имени, но так, что всякий, более или менее посвященный, вас узнает, и т. д., и т. д. Чуткость современной личности не может мириться со всеми подобными посягательствами, и действительно, чем далее, тем более в юриспруденции начинают говорить об особых правах на тайну писем, на собственное изображение и т. д., или более общо - о правах на охранение интимной сферы ("Das Recht auf die eigene Geheimsphäre") или на утверждение индивидуальности ("Das Recht auf Behaup tung der Individualitat)[138].
За юриспруденцией начинает следовать и законодательство. В эпоху подготовки Германского Уложения вопрос о правах личности еще не был настойчиво поставлен, и потому, кроме вышеуказанного права на имя, они не нашли себе в этом кодексе надлежащего выражения. Честь первого принципиального признания их, и притом во всем объеме, принадлежит Уложению Швейцарскому. Статья 28 этого кодекса гласит: "Тот, чьи личные отношения будут неправомерно нарушены, может предъявить иск об устранении нарушения. Сверх того, в случаях, законом предусмотренных, он может требовать возмещения убытков или известной денежной суммы в виде удовлетворения" ("Wer in seinen persönlichen Verhältnissen unbefugterweise verletzt wird, kann auf Beseitigung der Störung klagen. - Eine Klage auf Schadenersatz oder auf Leistung einer Geldsumme als Genugtuung ist nur in den vom Gesetze vorgesehenen Fällen zulässig"). Как явствует из самого надписания отдела, в котором находится эта статья, под скромным названием "личные отношения" имеется в виду не что иное, как именно защита личности ("Schutz der Persönlichkeit") во всей совокупности ее законных индивидуальных интересов. Как ни скромно это название, во всяком случае появление такого общего положения в новейшем из кодексов представляет крупнейший принципиальный шаг вперед. Мы снова возвращаемся к идеям старого естественного права, хотя и в их несколько ином, более конкретном, но зато и более жизненном виде. В "правах личности" встает перед нами совершенно новая категория особых абсолютных прав, связанных с самой человеческой личностью, неотчуждаемых и непередаваемых и потому в этом смысле "прирожденных". Интуиция естественно-правовой школы и здесь, как и во многих других случаях, блестяще оправдалась: она задолго предугадала необходимый процесс исторического развития.
Нельзя не отметить, конечно, что многое в этих правах личности до сих пор еще остается невыясненным; даже среди самих защитников этих прав по ряду существенных пунктов имеются разногласия. Но все это совершенно естественно: надо помнить, что в этих правах перед юриспруденцией открылась новая, обширная и совершенно неисследованная область; понятно поэтому, что на первых порах она может представляться нам только в самых общих и туманных очертаниях. Дальнейшая разработка внесет сюда большую ясность и определенность, но уже теперь имеет огромное значение самое признание этих прав. В этом признании нельзя не видеть крупнейшего завоевания личности, и прав Kohler, когда он говорит, что из всех новых идей в области правоведения едва ли есть более важная, чем идея прав личности[139].
В тесной принципиальной связи с охраной "личных отношений" находится и вопрос о значении договоров, непредусмотренных в законе, иными словами - договоров нетипичных.
При помощи договоров люди могут регулировать свои отношения к другим лицам и таким образом удовлетворять свои разнообразные личные потребности. В обществе со слабой дифференциацией индивидуальностей потребности людей более или менее одинаковы, типичны, а вследствие этого и право считается только с этими однообразными, типичными потребностями, санкционируя те формы, в которых они могут получить свое удовлетворение, и игнорируя все то, что от этого обычного, среднего типа отклоняется. Даже римское право, несмотря на всю свою утонченность, признавало юридически действительными только такие договоры, которые могли быть подведены под тот или иной тип, предусмотренный или регулированный законом (contractus). Всякие же другие соглашения, следовательно, соглашения нетипичные (pacta), хотя бы они не противоречили ни закону, ни добрым нравам, в принципе юридической силы не имели, были "голыми" соглашениями, nudа pacta. Правда, римская система признанных, типичных договоров была так широка, что в ней могли найти себе удовлетворение самые разнообразные потребности, тем не менее принципиально римское право было построено не на признании договора как такового, а на признании лишь известных типов его.
В противоположность этому доктрина естественного права провозгласила общий принцип - pacta sunt servanda: всякое соглашение (если оно, разумеется, не противоречит закону или нравственности) должно быть священно. Обязанность исполнять данные обещания вытекает не из признания или непризнания их государством, а из общего требования естественного права; вследствие этого эта обязанность не зависит от ее содержания, от типичности или оригинальности этого последнего.
Под влиянием этой естественно-правовой доктрины в современном гражданском праве твердо установилось начало, что всякий договор имеет юридическую силу, хотя бы его содержание не подходило ни под один известный закону тип (купля-продажа, наем, заем и т. д.). Правда, иногда слышатся еще голоса в пользу старого воззрения, бессознательно проникнутого духом опеки над гражданами, но голоса эти уже никакого практического значения не имеют. Общим лейтмотивом всех современных законодательств могут служить слова германской комиссии: "надо предоставить гражданам право заключать даже договоры необычного содержания"[140].
Примечания:
[134] См. Покровский. Абстрактный и
конкретный человек перед лицом гражданского права. 1913.
[135] См. об этом статьи Е. Adler’a ("Die
Persönlichkeitsrechte im allg. bürg. Gesetzbuch") и J. Mauczk’a
("Die Anvendung der Theоrie der Interessеnkollisionen auf die angeborene Rech te")
в "Festschrift zum Jahrhundertfeier des allg. bürg. Gesetzbuchs". 1911.
Bd. II.
[136] Ср. Protokolle der Kommission für zweite Lesung
des Entwurfs des bürg.
Gesetzbuchs. I, стр. 45.
[137] Ср. цит. статья Adler’a , стр.
253–254. – Покровский. Право на честь
– в "Вестнике гражданского права". 1916, кн. 4.
[138] См. Adler, цит. статья.
[139] Kohler. Recht
und Persönlichkeit in der Kultur der Gegenwart. 1914, стр. 28.
[140] Protokolle. Bd. I, стр. 281. См. Покровский. Абстрактный и конкретный
человек перед лицом гражданского права. 1913.
