Энгельман И.Е. О давности по русскому гражданскому праву: историко-догматическое исследование
Сочинения И.Д. Беляева и Дмитриева касаются исключительно истории давности. Сочинение Варадинова далеко не исчерпывает своего предмета и, в частности, учения о давности. Статьи Любавского, за исключением отдельных заметок, лишены почти всякого научного значения. Из всех сочинений, в которых проводится мысль о существовании начала общей давности в русском гражданском праве, самое дельное - статья А. Куницына, и хотя понятие об общей давности, от которой отправляется автор, не выдерживает научной критики, но везде, где он разбирает действующие законы, его статья представляет собой весьма подробное и обстоятельное толкование их. Первую правильную характеристику русских законов о давности мы находим в статье бывшего дерптского профессора Ф.Г. фон Бунге. Юрист, усвоивший себе европейскую науку, он, хотя касался в своей статье русского права лишь мимоходом, с чутьем знатока с первого взгляда заметил, что в русском праве развита лишь давность исковая.
Д.И. Мейер был первый из русских юристов, который, на основании приведенной выше критики Савиньи, отвергнул теорию общей давности[72]. <Давность, - говорит он, - различна, смотря по тому, к какому праву относится, так что нельзя представить общую теорию не только давности приобретения и прекращения права, но и давности прекращения права только, а должно сказать, что условия приобретения и прекращения права по давности точно определяются самим правом, о приобретении или прекращении которого идет речь. Так, существуют известные условия для приобретения по давности права собственности; другие условия существуют для прекращения по давности права обязательственного, особые условия для прекращения права иска по давности и т.д. Так что давность представляется совокупностью различных учреждений, между которыми общего только одно - это понятие о значении времени для юридических отношений>. Весьма подробно он объясняет основания давности и доказывает неосновательность мнения, по которому она будто основана на предположении об отказе лица от своего права.
Однако, несмотря на столь правильный взгляд на давность, Мейер в другом месте своих лекций дает такое определение давности, как будто признает правильность отвлеченной теории. Впрочем, это не имеет никакого влияния на изложение его в частностях.
Н.В. Калачов в своей неоконченной статье по поводу первого издания нашего сочинения[73] приходит также к заключению о необходимости различия между давностью владения, или приобретающей, и давностью исковой, или погашающей. Он полагает, что в практике настоящую силу, т.е. решительное свойство производить изменение в известном праве, может иметь только давность исковая. Он, впрочем, не различает с надлежащей точностью между давностью владения (usucapio) и давностью исковой, и вследствие этого он приходит к тому заключению, что погашающая и приобретающая давность идут параллельно друг с другом и должны находиться в постоянном соответствии между собой. Такое соответствие, между тем, вовсе не необходимо[74], например, если сроки usucapio и давности исковой неодинаковы. Давностный владелец (usucapient) приобретает, по римскому праву, право собственности истечением 10 и 20 лет. Иск о праве собственности на вещь недвижимую погашается лишь истечением 30 лет, но против давностного владельца этот иск недействителен, а действителен против недобросовестного владельца, ссылающегося на usucapio.
Г-н Кр. М.[75] считает необходимым для разрешения вопроса об отвлеченной давности не только исследование постановлений римского права, но и теоретических мотивов различий между давностью приобретательной и исковой. Не находя в первом издании моего сочинения исследований о последних, он сам предлагает таковые. Исходной точкой он берет понятие об usucapio и давности иска римского права, исследует их сущность и доказывает, что происходит приобретение права собственности при usucapio непосредственно и что при давности исковой возникает лишь право на отвод иска и только судебным решением может быть установлено право собственности. Таким образом, чисто теоретическое исследование мотивов упомянутых учреждений привело к тем же самым выводам, к коим мы дошли на основании римского права, что давность владения и давность исковая суть совершенно различные учреждения.
Результат этот, при логичности, с какой развиты исследуемые учреждения в учении римского права, не мог подлежать никакому сомнению; недаром же римское право названо ratio scripta. Для таких лиц, которые римское право считают обветшалым, это исследование может служить поверкой рациональности его учения.
В 1867 году появилось первое издание нашего сочинения о давности по русскому гражданскому праву на немецком языке. Оно, по свидетельству Н.В. Калачова[76], встречено с живейшим интересом как в сфере законодательной, так и в литературе. С тех пор теорию общей давности уже считают оставленной в русской юридической литературе. Ее нет у Победоносцева. Как он, так и последующие цивилисты - Кавелин, Шершеневич, в этом отношении стоят на правильной научной почве римского права. Только там и сям появляются поползновения возвратиться к теории общей давности, которая поверхностному взгляду является легко понятной и удобоприменимой.
Определение значения давности в системе русского гражданского права будет предметом нашего исследования. Прежде всего обратимся к истории и исследуем, когда и как возникла давность в русском праве и в какой форме исторический материал принят в действующее законодательство. Затем уже обратимся к системе действующего законодательства и определим значение, какое давности принадлежит в ней.
Раздел I. Историческое изложение постановлений русского гражданского права о давности
§ 4. 1. Давность владения по Псковской Правде
В источниках истории русского права упоминается в первый раз о давности в Псковской Правде[78]. Постановление о давности помещено в первой, древнейшей части грамоты, данной Пскову Александром Невским самое позднее в половине XIII века, между 1242 и 1263 годами[79], но, по всей вероятности, существовало еще прежде, в виде нормы обычного права, образовавшегося самостоятельно и не введенного Невским, а лишь принятого в его грамоту. Определение Псковской Правды состоит в следующем:
А коли будет с кем суд о земле о полней или о воде, а будет на той земле двор, или нивы розстрадни, а стражет и владеет той землею или водою лет 4 или 5, ино тому исцю сослаться на сосед, человек на 4 или на 5. А суседи став, на коих шлются, да скажут как прав пред Богом, что чист, и тою человек, который послался стражет и владеет тою землею или водою лет 4 или 5, а супротивен в те лета ни его судил, ни на землю наступался или на воду, ино земля его чиста или вода, и целования ему нет, а тако недоискался, кто не судил ни наступался в те лета. О лешей[80] земли будет суд, а положат грамоты двои на одну землю и зайдут грамоты за грамоты, а исца оба возмут межников, да оба изведутца, ино им присуждати поле.
Сущность этого закона состоит в том, что четырех- или пятилетнее непрерывное владение, соединенное с обрабатыванием земли[81], установляет собственность на оную. Из этого видно, что в Псковской Правде говорится об usucapio, о давности владения. Первое условие есть владение. Это владение должно быть такое, чтобы исключало чужое влияние и выражалось или обработкой земли, или владением, в котором бы ясно выражалось желание владельца приобретать землю в собственность. Это желание может выражаться различным образом: или тем, что владелец поселяется на земле, ставит на ней двор, или что он, обрабатывая землю или ловя рыбу в воде, пользовался бы землей или водой постоянно, как собственник. Пользование другим образом, например употреблением деревьев на ульи, рубка леса, охота или тому подобное, еще не доказывает, что желание владельца направлено было на приобретение земли в собственность. Владение с означенными свойствами должно было существовать 4 или 5 лет, и притом непрерывно. Прерывается владение тяжбой (судом) или завладением со стороны другого лица (наступлением на землю или воду). Если действительность владения в течение означенного срока доказана показаниями свидетелей, то земля или вода признавались собственностью владельца. В Псковской Правде прежде всего имеется в виду земля, отыскиваемая из чужого владения, спорная между частными людьми, но из других источников видно, что давность владения применялась и к землям, принадлежащим государству, <Господину Пскову>. Права пользования, существовавшие до завладения на завладеемой земле, оставались ненарушимыми и после приобретения земли владением в собственность. Это видно из одной грамоты XV века, из которой мы в то же время заимствуем, что, при производимых от времени до времени дополнениях земских писцовых книг, сообщалось вечу о новозаимочных землях. От веча зависело признание права собственности владельца на основании давности владения. О признании права собственности записывалось в книги с выдачей грамот на собственность (дерноватая грамота). За это признание права собственности платилась пошлина, называемая дерном[82].
В конце вышеприведенного постановления о приобретении права собственности давностью владения помещено правило для решения тяжб о лесных участках, когда с обеих сторон ссылаются на грамоты, доказывающие права спорящих. Спрашивается: следует ли из этого вывести заключение, что давность владения применялась лишь к пашне и не находила применения к земле, находящейся под лесом? Неволин[83] весьма осторожен при ответе на этот вопрос; он повторяет собственно только главное содержание закона: <Псковская судная грамота, по-видимому, не признает давности относительно земли, находящейся под лесом, по крайней мере в том случае, где для решения спора представлены грамоты. Причина такого различия понятна. Пользование лесом не представляет такого непрерывного, явного владения, как пользование пашней или водой; далее, пользование лесом возможно и без намерения присвоить себе землю, на которой он находится>. И.Д. Беляев решает без дальних рассуждений: давность владения применялась только к пашне, а не к лешей земле. Посмотрим, так ли это.
В Псковской Правде говорится о решении споров о праве собственности на земли еще в трех местах[84]. Во всех трех случаях говорится о доказательстве собственности по грамотам. Если грамоты противоречат одна другой, то спор решается: по статье из древнейшей части Псковской Правды - поединком или присягой, по статье же из позднейшей части, принадлежащей, вероятно, к XV веку, - только присягой. Вышеприведенная статья о давности владения оканчивается постановлением, что доказавший свое владение свидетелями не обязан давать присяги. От 1483 года сохранилась псковская правая грамота[85], содержащая в себе приговор, постановленный в тяжбе о землях и водах. Обе стороны представляют грамоты; назначенными для того членами суда производится осмотр на месте, снимается план земли. Но, должно быть, одних грамот было недостаточно для решения спора, потому что суд требует доказательства через свидетелей. Обе стороны ссылаются на одного и того же свидетеля - общую правду, по показанию которого присуждается истцу часть воды и он тут же вводится во владение и проводится межа. Если мы сличим различные постановления Псковской Правды одно с другим и с этим решением, то выйдет, что отношение различных способов доказательства между собой было следующее. Если при судебном споре о праве поземельной собственности представлялись грамоты, то дело решалось на основании этих грамот; если же грамоты противоречили одна другой, то тогда спор о собственности решался прежде всего по показанию свидетелей, и только в таком случае, если бы свидетели не могли быть представлены, дело решалось, как и в других делах, по древнейшему праву - поединком или присягой, по новейшему же - одной присягой. Если тяжба была такова, что ни с какой стороны право не могло быть доказано документами, потому что пашня образовалась обработкой владельца, надворное строение сооружено им, следовательно, прежний собственник мог заявить притязание только на одну необработанную землю, то она решалась на основании доказанной свидетелями давности владения. Если тяжба шла о лесе, в котором кто-нибудь поставил двор, то, конечно, она решалась таким же образом и допускалось применение давности владения к лесной земле. Если же, напротив, тяжба шла собственно о лесе, то при отсутствии всяких доказательств о существовании лесного хозяйства, которыми можно было бы доказать чье-нибудь владение лесом с намерением приобрести лес в собственность, не могло быть и речи о давности владения, потому что для нее нужна была или обработка, или водворение. Поэтому весьма понятно, что при споре о лесе упоминаются только грамоты, давность же владения вовсе не исключается, о ней не упомянуто лишь потому, что она в большей части случаев не могла иметь применения[86].
Из всего изложенного следует, что в Псковской Правде говорится о давности владения, а не о давности иска. Конечно, эта давность владения отличается от usucapio по римскому праву, но все-таки не настолько, чтобы уже нельзя было ее назвать одним и тем же институтом. Это тоже usucapio, только не столь развитая, как в римском праве. Главнейшие условия состоят в следующем: действительное господство над землей посредством обрабатывания, постоянного пользования или исключительного владения ею. Только там, где существует последнее, истечение времени может иметь влияние на приобретение собственности. Что истечение времени считалось на втором плане, видно уже из образа определения срока времени: 4 или 5 лет. Недостаток определения о bona fides и justus titulus объясняется из различия экономических отношений; первой же не требовалось даже по древнейшему римскому праву. При весьма развитых экономических отношениях usucapio римского права составляла охрану материально справедливой деятельности против строгости формального закона. Материальное право доказывалось существованием justus titulus. Давность владения Псковской Правды образовалась при весьма неразвитых экономических отношениях. Земля без обработки сама по себе почти не имела никакой ценности, и только работа придавала ей цену. Работа собственно воспроизводила собственность, потому что понятие о праве собственности на известную вещь предполагает, чтобы вещь эта имела какую бы то ни было ценность: на абсолютно бесценную вещь не существует права собственности. При таких обстоятельствах весьма понятно, что не обращалось внимания на bona fides и justus titulus. К этому присоединяется еще то, что было в интересе государства, получавшего доходы (подати) по преимуществу с обработанных земель, как можно более содействовать развитию земледелия и покровительствовать его расширению. Именно с такой точки зрения объясняется и образ выражения закона.
Вот в каком виде существовала давность владения (Ersitzung, usucapio) в Пскове в XIII веке. Пока нет, и, вероятно, никогда и не будет, достаточных данных, чтобы доказать, какие изменения вызваны дальнейшим развитием экономических отношений в позднейшее время в этом самобытном учреждении русской юридической жизни. С уничтожением самостоятельности Пскова, с введением московской правды, или <кривды>, как выражаются псковские летописцы[87], исчезает тамошнее самобытное местное право, а с ним вместе и всякий след давности владения.
На основании общего сходства государственного, общественного и бытового строя в Пскове и Новгороде, в особенности по причине сходства поземельных отношений в том и другом, можно предполагать, что в Новгороде существовало подобное учреждение давности владения[88]. Но и в Новгороде оно исчезло после покорения Москвой. Позднейшее время не сохранило нам никаких сведений о существовании такого учреждения. Когда оно исчезло и как долго существовало еще как общепринятый обычай, хотя бы только на севере в Двинской области, куда не проникло поместное право, - неизвестно.
§ 5. 2. Мнение К.А. Неволина о зачатках давности; несуществование таковой на Руси до конца XIV века
Поземельному праву московского великого княжения учреждение давности владения (usucapio) было совершенно чуждо. Ни в законах, ни в актах не находим никаких следов подобного учреждения. В Москве поземельные отношения развились в тесной связи с поместной системой и служебными отношениями служилых людей, в Новгороде и Пскове - без этой примеси. Поэтому существование давности владения в Пскове и Новгороде не доказывает вовсе, что она существовала и в прочей Руси. Неволин в своей <Истории российских гражданских законов>, выходя из той мысли, что давность владения основана на сущности отношения лица к своим правам, что существование ее необходимо в интересе общего спокойствия и утверждения порядка, полагает, что давность существовала в древнейшем русском праве, хотя в законах не находится определения срока давности. Она, по его мнению, существовала как вообще владение долговременное, из времен незапамятных, исстари, из века, от отцов и дедов, по старине, по пошлине, по обычаю. Однако эти выражения, как мы увидим ниже, вовсе не указывают на давность, но на обычное право. Точно так же нельзя признать доказательством существования давности, что князья в подтверждение своего права занимать ту или другую область приводили, что в этой области сидели их отец, дед, вообще предки, и право других князей опровергали тем, что предки искателя не сидели в ней. Здесь, очевидно, дело не идет о давности, но о праве на наследство. Точно так же нельзя видеть указания на давность в том, что новгородцы в договорах с князьями основанием заключаемых условий ставили старину, пошлину. Напротив того, этим они указывают на существующий у них порядок, на бытовые особенности их государственного, общественного и гражданского строя. Равно указывают не на давность, а на занятие (occupatio) выражения, которыми определяются границы поземельных владений: <куда потягло>, <куда плуг и соха и коса и топор ходили> и т.п.[89]
Примечания:
[72] Русское гражданское
право, I. СПб., 1861, стр. 356-364.
[73] <Юридический Вестник>
(<Ю. В.>). 1867, N 1, стр. 1-18.
[74] См. об этом выше.
[75] <Журнал Министерства
Юстиции> (<Ж. М. Ю.>). 1867, XXXIII, стр. 480-485.
[76] <Ю. В.>. 1867, I,
стр. 1.
[78] И.Д. Беляев в своем
сочинении <Как понимали в разное время и русское общество в своей жизни
и русские законы>, М., 1855 (отпечатанное в сборнике <В воспоминание 12 января
1855 г.>), утверждает, что уже в <Русской Правде> есть постановления о
давности. Неосновательность этого положения видна с первого взгляда: по
всей <Правде> о давности нет и помина. - Ср. статью Яневича-Яневского
<Об уголовной давности> в <Юридических Записках>, т. V, Спб., 1862. Подробное
опровержение этого мнения находится также в первом издании моего сочинения,
вышедшем на немецком языке.
[79] Ср.: И. Энгельман.
Гражданские законы Псковской судной грамоты. СПб., 1855, стр. 1-11; А.
Энгельман. Хронологические исследования в области русской и ливонской
истории. СПб., 1858, стр. 125-130.
[80] Слово лешая
происходит от слова <лес>, на что указывает еще до сих пор употребляемое
слово <леший>. И.Д. Беляев (<Как понимали давность>, стр. 11-13) придает
этому слову значение: необработанный, пустынный, пустой. По сущности это
объяснение близко к истине, но как словопроизводство невозможно. И.Д.
Беляев неправильно разделяет статьи грамоты, по примеру Мурзакевича, несмотря
на то, что неосновательность этого деления уже давно доказана Неволиным.
Вследствие этого он приходит к совершенно превратному толкованию последней
статьи.
[81] Слово стражет
мы производим от глагола страдати: работать, обработать. Можно,
однако, производить это слово от слова сторожить. В таком случае
мы имели бы понятие о земле, которая известное время находилась во власти
кого-нибудь, которую сторожили, так чтобы никто другой не мог ею воспользоваться.
[82] Востоков. Описание
рукописей Румянцевского музея, стр. 87: <А что в том же ободу изборской
волости стражют лядины и пожни, ино тем людем страдати постарине, а Господин
Пскова с тех лядин и с пожней дерну не имал, а посылал господин князь
Псковский и все посадники и вес Господин Пскова с веча той слободе Св.
Живоначальныя Троицы переписати: и дали Господину Пскова те слобожани
серебро водерень. Да и грамоту тем слобожанам дахом дерноватую всем Псковом
на вече в лето 6999, а изборяне, вкого нивы и пожни втом ободу и тые люди
тутож были спословицы с слобожаны и влар положили те грамоты, а что в
том ободе борть церковная и полюдная и тем бортником знати своя борть
по старине по своим грамотам, а что втом же ободу Псковичи стражут лядины
и пожни и нивы и тем людям Псковичем страдати по старине, а Господин Пскову
с тех лядин и с пожней и снив дерну не имал>.
[83] Ист. росс. гражд.
зак., II, стр. 182.
[84] И. Энгельман. Гражд.
зак. исковой судной грамоты, § 19, с. 126; § 91, с. 129.
[85] А. Ю. N 2.
[86] Касательно Псковской
Правды Беляев говорит совершенно справедливо, что в этом законе дело идет
об охранении труда.
[87] Псковская первая
летопись. 7018 (1510) (Полн. Собр. Русск. Лет. IV. С. 287, 288): И у поместников,
и у их тиунов, и у дьяков великого князя правда их, крестное целование,
взлетела на небо и кривда в них нача ходити и, нача быти многая злая в
них, быша немилостивы до Пскович; а Псковичи бедные не ведаша правды Московския.
[88] В одной жалованной
грамоте Великого Новгорода, которой жители погоста ограждались против
неправильной раскладки податей, находится следующее постановление: <А
цем владел Савелий Григорьевич и его братья, землею и водою и лесы и полешимы
месты солоными в Унской губе и всякими ловищами и им тем владети и детям
их> (А. И. I. N 17). Это место, впрочем, не указывает вполне на давность
владения; здесь, может быть, говорится просто об обычном праве наследства.
[89] При этом заметим,
что слово пошлина в актах, на которое ссылается Неволин, не употребляется
для означения принадлежностей недвижимых имений; для означения этого понятия
употребляются слова пошлая земля. Сколько нам известно, пошлина
в древних актах означает всегда обычное право, обычай.
