Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Часть третья: Договоры и обязательства.
И независимо от умедления обязанность платить проценты может возникнуть всякий раз, когда в пользу одного лица другое лицо, состоящее к нему в известном юридическом отношении, употребляет свой капитал, подлежащий возвращению из имущества первого лица. Так, напр., когда поверенный, производя дело своего доверителя, вынуждается употребить на это дело свой капитал, капитал этот подлежит возвращению, и быстрота возвращения не всегда зависит от воли доверителя; но хотя бы с его стороны и не было умедления, он обязан вместе с капиталом возместить и ценность его употребления, т.е. проценты.
Сюда же относятся проценты, полагаемые с суммы, составляющей цену иска или тяжбы за все то время, пока тяжба продолжается, если эта сумма находилась в руках или в долгу у лица, обвиненного по иску. Римское право различало два рода процессуальных процентов: одни начинаются в самом начале тяжбы, с началом литисконтестации, т.е. когда до ответчика дошло требование истца. С этой минуты взаимное отношение сторон становится обязательным: они отвечают друг другу за целость имущества, составляющего предмет тяжбы, со всеми его приращениями, с минуты, когда объявилась тяжба. Стало быть, ответчик (предположив его повинным в иске) с того времени, как ему заявлен иск, отвечает истцу за ценность иска, cum omni causa, между прочим и с процентами на капитал; иногда при этом ответственность его связана и с умедлением, если он, оставляя спор, уклоняется от удовлетворения по обязательству. Другие проценты считаются от судебного решения, которое, определяя в данную минуту, юридически и материально, отношение сторон, определяет вместе с тем предмет и ценность исполнения. Эта ценность считается в долгу за повинной стороной, умедление коей начинается с истечением срока, положенного для исполнения решения. Различие это, однако, не повторяется в новейших законодательствах, хотя все признают течение законных процентов в тяжбе со времени предъявления иска (австр.) или с заявления его ответчику (прусск.).
Размер процентов определяется договором, волей завещателя, обычаем или рыночной ценой, наконец - законом. Закон, в определении этого размера, предполагает обыкновенно двоякую цель: 1) установить наивысшую меру (maximum) процентов, для предупреждения притеснительных, ростовщических требований, с тем, чтобы требование процентов свыше этого размера считалось незаконным и недействительным. Оно признается даже более того - проступком или преступлением лихвы, влекущим за собой штраф и уголовное взыскание. 2) Закон имеет еще в виду определить нормальную меру процентов на случай, когда без договора присуждается взыскание капитала, находившегося в незаконном владении, с процентами за время этого владения.
Определение высшей меры процентов удержалось теперь в очень немногих законодательствах. При существовании его допускались, однако, для некоторых случаев исключения; напр., в торговых сделках, в сделках, сопряженных с особым риском, допускались проценты свыше законной меры.
Я наследую после дяди в благоприобретенном имуществе и получаю его во владение. Впоследствии открывается, что дядя мой оставил завещание, коим отдал имение стороннему лицу. Это лицо, предъявляя завещание, требует, чтобы я возвратил ему имение. Я оспариваю завещание, и дело идет в суд. В числе имения были капиталы. Если завещание будет утверждено, я должен буду возвратить все имение законному наследнику и вместе с тем обязан буду удовлетворить его % на капитал наследственный, который был в моих руках.
Когда дело идет о владельце добросовестном, начало промедления сливается с началом литисконтестации; когда дело идет о недобросовестном, основание взыскания процентов есть исключительно промедление. Напр., когда опекун самовольно употребляет в свою пользу капитал малолетнего, то обязан при возвращении капитала заплатить проценты с той минуты, как началось употребление капитала; с этой минуты возникла обязанность его, с этой минуты началось и промедление.
Проценты по договору полагаются за пользование капиталом в течение определенного времени, исчисляемого периодически, сроками, и когда проценты выговорены по срокам (напр., за каждый год), то с наступлением срока возникает обязанность платежа процентов. Стало быть, с этого срока проценты, если не уплачены, считаются в долгу всей наросшей суммой. - Вследствие того требование процентов по условию, нераздельному с заемным договором, отделяется от требования капитала, может быть предъявлено особо, т.е. прежде или после иска о капитале, и особо от главного требования подвергается действию давности, так что в некоторых законодательствах (напр., в прусском, во французском) для иска о процентах установлены особливые, сокращенные сроки давности. Отсюда следует, кажется, заключить, что уплата капитала сама по себе не ведет к предположению о том, что проценты уплачены, и платежная расписка на весь капитал не устраняет предъявления после того отдельного иска о процентах. Впрочем, суждения по этому вопросу не одинаковы. Прусский закон, напр., постановляет, что расписка на капитал, выданная без оговорки о процентах, устраняет требование процентов.
В нынешнем состоянии общества условие о процентах принадлежит к самым обыкновенным и самым необходимым сделкам. Все промышленные предприятия ведутся обыкновенно за чужой капитал, в кредит, а капиталы вверяются из процентов. Противоположные явления встречаются там, где хозяйственный быт проходит еще низшие ступени своего развития: так было повсюду в пору натурального хозяйства, там, где преобладала земледельческая промышленность с подневольным трудом. В таком состоянии денежный заем представляется не в виде обыкновенного орудия промышленности, а в виде особенной сделки, вызываемой исключительными обстоятельствами и крайней нуждой. При скудости денежных капиталов заем совершался с крайними затруднениями и стоил крайне дорого, ибо занимать приходилось у немногих людей, пользовавшихся чужой нуждой в личную себе прибыль и в утеснение нуждающемуся. Отсюда происходит замечаемое повсюду, в первые эпохи гражданского быта, отвращение от займов, с презрением и ненавистью к капиталистам-процентщикам. В согласии с этим чувством были и религиозные воззрения, так как церковным учением повсюду осуждалось взимание процентов. Еврейский закон запрещает взимание процентов безусловно между иудеями, дозволяя его лишь в отношении к иноплеменному иноверцу. Подобное же запрещение встречается и в Коране. В таком же смысле разумелось первыми отцами церкви и евангельское учение. Каноническое право осудило лихву и грозило за нее церковными наказаниями. В средние века церковь запрещала договор о процентах безусловно, и гражданский закон строго держался того же запрещения, от коего, впрочем, устранялись евреи. Но совершенное устранение условия о процентах, несообразное с потребностью кредита, было невозможно, и на практике запрещение обходилось с помощью других, подставных и вымышленных сделок, из коих всего употребительнее была сделка о ренте с земли; земля, оставаясь во владении должника, облагалась ежегодно рентой в пользу кредитора, с правом на выкуп земли и ренты. Лишь с XVI столетия, и то сначала в землях протестантского закона, появляются уставы, разрешающие договор о процентах, однако с ограничениями, которые оставались до последнего времени и в новых законодательствах, в замену прежнего безусловного запрещения.
Главнейшее из этих ограничений касается размера процентов, свыше коего проценты считаются лихвенными, незаконными и необязательными.
Законные ограничения процентов осуждаются большинством и экономистов, и юристов, хотя в последнее время это большинство высказывается и не так дружно, как высказывалось прежде, при полном господстве меркантильной теории в политической экономии. Находят, что эти ограничения никогда не достигали и не достигают своей цели, а ведут только к стеснению кредита и промышленности. Деньги все равно что товар, и цена их в употреблении определяется как цена всякого товара, отношением между спросом и предложением. Где много свободных капиталов, там размер процента за употребление их понижается, и наоборот. Сверх того, он зависит от личных соображений кредитора о благонадежности сделки, от кредита, которым пользуется должник, от срочности займа и т.п. Процент возвышается премией за риск, когда кредитор не может рассчитывать с достоверностью на состоятельность должника, на удобство и скорость понудительного взыскания и т.п. В таком случае и при действии запретительных законов проценты возвышаются, и никакие законы о лихве не в силах предупредить это возвышение, потому что опасливый кредитор или ростовщик всегда имеет возможность обойти закон разными способами, напр. вычетом процентов вперед из капитала и т.п.
Все эти распространенные в литературе и в науке мнения о недействительности законных ограничений размера процентов возбуждали повсюду продолжительную борьбу между сторонниками прежних законов о лихве и противниками их. Борьба эта кончилась, однако, почти повсюду изменением прежнего законодательства, т.е. отменой законного размера процентов. Во Франции, после некоторого колебания, установлено в 1807 г. правило о размере процентов не свыше 5, а по делам торговым не свыше 6, причем по закону 19 декабря 1850 г. за нарушение сего правила, лица, занимающиеся ростовщичеством, подвергаются денежным штрафам и тюремному заключению. Законы 1807 г. и 1850 г. остаются до сих пор в силе по отношению к гражданским сделкам; но по отношению к сделкам торговым отменены законом 12 января 1886 г. В Австрии договор о процентах объявлен свободным с 1868 г. В Бельгии и в Италии с 1865 г. отменены ограничения процентов, с тем, что все условия о процентах должны быть с ясностью и на письме означены в самом заемном акте. В Пруссии особенно долго и с раздражением велась борьба партий по вопросу о лихве; наконец, в 1867 г. издан для Германского Союза закон об отмене размера процентов относительно всякого займа, как обеспеченного недвижимым имуществом, так и необеспеченного, и с тем, что если рост уловлен свыше 6 на 100, должник может возвратить капитал во всякое время, предупредив кредитора за шесть месяцев (кроме обязательств на предъявителя и торговых). Законный размер процентов удержан только для займа из общественных ссудных касс. В Англии с 1833 г. начинается ряд законодательных мер к постепенному устранению законных ограничений. Меры эти завершились в 1854 г. совершенной их отменой. В настоящее время почти всюду в Европе ограничения эти отменены.
Так восторжествовало учение экономистов, ратовавших за свободу договора о займе. Но с того времени, как совершилась реформа, нельзя не заметить и в науке, и на практике некоторой реакции против господствующего мнения. Правда, что и в прежнее время многие из представителей науки выражали это мнение с оговоркой. Сам основатель политической экономии, Адам Смит, не отрицал рациональности господствовавших в его время понятий о государственной необходимости законных ограничений. Рошер (Syst. der Volkswirtschaft. I. § 194), вообще отвергая эти ограничения, тем не менее делает следующее замечание: "Совершенная отмена законов о лихве оправдывалась на деле не при всяких обстоятельствах. В низших слоях заемной операции держатся еще долго средневековые отношения, когда они давно уже исчезли в высших ее сферах. Здесь займы делаются большей частью для производительных целей; там, напротив того, почти всегда из крайней нужды, и заемщики, по недостатку образования, нередко при совершенной безграмотности и при неумении считать, не в состоянии сообразить и взвесить, какое бремя принимают на себя. В таких обстоятельствах ссудное дело становится промышленностью, в общем мнении нечестной; а когда с промыслом, в сущности необходимым, соединяется в общем мнении бесчестие, тогда за него берутся только дурные люди. Почти не остается места правильной конкуренции, которая могла бы всего успешнее понизить цену процента; ею тем менее возможно воспользоваться, что должник по большей части желает скрыть свой заем в тайне. Этому недостатку конкуренции можно пособить учреждением ссудных касс от правительства; но вообще закон может запретить всякие условия, которые затрудняют должнику определительный расчет принимаемого им на себя обязательства и своевременного погашения долга". - Pay (Lehrbuch. II. § 323) еще решительнее настаивает на необходимости отменять по крайней мере не все постановления, относящиеся к ссудам за проценты.
Действительно, нельзя не заметить, что во всеобщем стремлении к безусловной отмене законных ограничений размера процентов мнение слишком увлекается отвлеченными началами общественной экономии и слишком мало обращает внимание на условия той среды, в которой предполагается свободное действие этих начал. Обращение капиталов в обществе следует известному экономическому закону, выводимому из явлений в историческом их исследовании; но, каков бы ни был этот закон, как бы ни казался он бесспорным в науке, по существу своему бесстрастной и отвлеченной, законодательная политика не может забыть о некоторых насущных интересах и потребностях общества или тех или других классов его, которые надлежит ограждать соответственно существующим в данную минуту условиям экономического быта. Нетрудно было бы законодателю предположить свободное действие экономического закона денежной ценности, когда бы материальное состояние денежного рынка было повсюду одинаково и действие различных факторов ценности совершалось бы во всех отделах и углах его с одинаковой ощутительностью и быстротой. Не то бывает на деле, особливо в России, при крайнем разнообразии бытовых и экономических ее особенностей. Многие и обширные местности нашего отечества состоят еще и долго будут состоять в тех условиях экономического быта, которые Рошер называет средневековыми. На открытых и обширных наших рынках, где существует сильный спрос на капиталы для промышленных предприятий и может быть деятельное их предложение как изнутри, так и из-за границы, можно предположить и действие свободной конкуренции, и действие на ценность известного отношения между спросом и предложением, и господственную силу кредита, в правильном его развитии, и преимущественное значение займа, как средства для производительных целей. Но в общей сложности сколько еще у нас местностей глухих, на которых весьма слабо отзывается изменение денежной ценности большого рынка, где при значительном спросе на капитал очень скудно предложение и конкуренции быть не может, так что немногие из предлагающих капитал становятся его монополистами и безусловными владыками денежной сделки. Сколько во всяких местностях есть еще отношений, в которых заем происходит по мелочи и единственно для удовлетворения крайней нужды и в самых крайних обстоятельствах. Эти случаи составляют именно массу заемных сделок и принадлежат к числу тех, в коих интересы большинства требуют преимущественно ограждения со стороны законодателя. В большинстве таких случаев сделка между капиталистом и заемщиком не бывает и не может быть свободной. Крайняя нужда заемщика дает капиталисту такое преимущество воли, которым он непременно пользуется к своей выгоде, предлагая заемщику наивыгоднейшие для себя и крайне отяготительные для него условия. Это преимущество воли получает значение совершенного ее господства там, где, по бедности рынка и при слабом обращении на нем капиталов, займодавец является единственным агентом предложения, единственным капиталистом или в совокупности с немногими другими ему подобными составляет стачку к общему стеснению местных заемщиков. В таком случае предложение (в отвлеченном предложении свободное, подобное спросу) становится промыслом ростовщика, и процент за пользование капиталом возвышается естественно и непомерно, вследствие злоупотребления силы, и совершенно в тех условиях, которые по аксиоме экономической науки определяют нормальный размер процента на денежном рынке. Это предположение имело бы силу, когда бы вместе с тем можно было предположить, что в народном имуществе заключается такая масса капиталов, которая может во всякое время удовлетворить всех ищущих денег в ссуду, без изъятия. Но очевидно, что последнее предположение чисто отвлеченное и совершенно не соответствует действительности. С отменой законного ограничения процентов, конкуренция предложения не увеличится нисколько, но положение заемщиков отяготится, без сомнения.
Доктринеры науки отвергают это отягощение; они не верят в действительность законного ограничения и указывают на полную возможность нарушать этот закон безнаказанно. Отсюда делается вывод о бесполезности такого закона и даже о вреде его, так как он стесняет свободное обращение капиталов.
Все эти рассуждения имеют в виду закон только в материальном его значении и в связи с санкцией его, т.е. с возможностью обеспечить его осуществление и наказать его за нарушение. Но при этом совершенно упускается из виду значение закона психическое, нравственное, которому во многих случаях, как и в настоящем, принадлежит преимущественная сила. Психическое действие законного прещения несомненно, когда это прещение сходится с началом нравственным, как оно утвердилось в общественном сознании. В этом отношении нельзя не сделать различия между разными видами и целями займа. В старину, когда денежное хозяйство было исключительным явлением, всякое взимание процентов представлялось безнравственным. Теперь, когда, напротив того, денежное хозяйство преобладает, нравственное мнение относится безразлично к такой заемной сделке, в которой с обеих сторон имеются в виду промышленные цели, т.е. с одной стороны извлекаются выгоды из капитала, как из товара, с другой стороны предполагается извлечь из него тоже выгоды, как из орудия производительности. В таком случае каждая сторона рассчитывает только меру выгоды своей и вероятность риска, соединенного с промыслом: это дело вообще расчета и вольного соглашения. Капитал является действительно в значении товара на рынке. Но нравственное мнение положительно возмущается против заемной сделки, в которой одна только сторона имеет в виду свою выгоду, наибольшую и исключительную, с насилием должнику, а другая сторона не для выгоды занимает, а для насущной потребности. В подобных случаях и закон едва ли не выходит за пределы своего признания, когда предоставляет свое покровительство и принудительную защиту условию о процентах только до известного размера, а свыше этого размера объявляет условие недействительным. Такой закон важен уже и по тому одному, что не отступает от нравственного сознания; но он имеет и практическое значение. Мера, за пределами коей условие о процентах признается предосудительным, незаконным и недействительным, служит если не прямым, то косвенным обузданием притязательных побуждений. Если снять эту черту вовсе и поставить закон в безразличное отношение к условию о росте, притязание займодавца не найдет себе границы в собственном интересе при договоре с нуждой заемщика, и процент вместо того, чтобы сыскать себе нормальную меру, станет возрастать лишь по мере притязания с одной стороны и по мере крайности с другой стороны.
