Лунц Л.А. Деньги и денежные обязательства в гражданском праве
Из данного решения видно, что суд считает закон от 5 июня 1933 г. применимым ко всем обязательствам, выраженным в долларах, независимо от того, подчинено ли данное обязательство американскому праву или нет, и независимо от того, кто является кредитором или должником по обязательству (американский гражданин или иностранец).
§ 8. Золотая оговорка в германском гражданском уложении
Вопрос о золотой оговорке в германском праве осложняется построениями априорного характера, нашедшими свое отражение в Г.Г.У.[420]
Германская доктрина[421] проводит различие между обязательствами, направленными на поставку известного рода денежных знаков (монет) как вещей, определенных родовыми признаками (Münzsortenschuld или Geldgattungsschuld), и обязательствами, направленными на уплату денег как таковых. B последнем случае налицо денежные обязательства в собственном смысле слова (Geldschuld), которые в свою очередь делятся на простые денежные обязательства, имеющие своим содержанием уплату денег в определенной сумме денежных единиц (Geldsummenschuld), и "квалифицированные" денежные обязательства, по которым предусмотрен платеж определенным видом денежных знаков, входящих в состав данной денежной системы (Geldsortenschuld); одним из видов последних является долг с оговоркой платежа золотыми монетами (Golmünzklausel).
Различие между Münzsortenschuld (debito monetario) и Geldsortenschuld (debito pecuniario), воспринятое и итальянской доктриной[422], в том, что в первом случае речь идет о поставке данных денежных знаков как вещей, определенных родовыми признаками, и если денежных знаков данного рода не окажется в обращении, то наступает объективная невозможность исполнения, освобождающая должника на общих основаниях, установленных для обязательств, имеющих своим предметом genus[423]; во втором же случае оговорка об уплате определенного вида денег носит характер простого, "дополнительного" договорного условия о способе исполнения, не изменяющего природы обязательства как обязательства денежного, по которому не может быть невозможности исполнения; поэтому если предусмотренный модус платежа стал "объективно невозможным" (вследствие исчезновения или изъятия из обращения данного рода монет), то обязательства надо исполнить так, как если бы названной оговорки вовсе не было. На этой именно концепции базируется § 245 Г.Г.У.:
"Если денежное обязательство подлежит оплате в монете определенного рода (in einer bestimmten Münzsorte), каковая в момент платежа не находится более в обращении, то платеж должен быть совершен так, как если бы данный род монеты не был определен". Данный случай, следовательно, мыслится как изъятие из общего правила[424], устанавливающего, что объективная невозможность исполнения всегда освобождает должника (impossibilium nulla obligatio). Такое разрешение вопроса, формулированное в § 245 Г.Г.У., некоторые юристы (Enneccerus) считают вытекающим из существа денежного обязательства и настолько несомненным, что если бы даже в Г.Г.У. не было нынешнего § 245, то практика все равно должна была бы применить тот же принцип. И только Нусбауму[425] удалось вскрыть необоснованность положения, формулированного в § 245, несоответствие его потребностям оборота. Нусбаум отметил[426] (и это подтверждается тем, что сказано в "Motive zum BGB"), что составители Г.Г.У. в § 245 имели в виду предусмотреть гипотетический случай замены одних видов денежных знаков другими в условиях устойчивой марки - случай, едва ли имеющий сколько-нибудь практическое значение; они вовсе не предусматривали случая выпадения монет из обращения в условиях падения покупательной силы и курса германской марки. Вследствие своего слабого знакомства с экономическими вопросами составители Г.Г.У. не учли, что обещание платить определенным видом денег в современных условиях может иметь значение лишь как оговорка гарантийного характера, направленная на то, чтобы по возможности стабилизировать ценностное содержание долга. В результате получилось, что оговорка о платеже, например, золотыми монетами в случае исчезновения этих монет из обращения, просто зачеркивается, и должник согласно § 245 присуждается к уплате по номиналу, тогда как следовало бы - в соответствии с целью золотой оговорки - в этом случае обеспечить кредитору уплату стоимости этих монет.
С критикой Нусбаума нельзя не согласиться, но она является недостаточной. В своей теории денежного обязательства Нусбаум сохраняет категорию Geldsortenschuld и отсюда рассматривает Goldmünzklausel и Goldwertklausel как совершенно различные и самостоятельные виды денежных обязательств (он даже трактует о них в различных главах[427]). На самом деле из гарантийного характера золотой оговорки вытекает, что всякая такая оговорка в условиях, когда золото выпадает из обращения, может иметь действие лишь как Goldwertklausel и что применение в этих условиях § 245 Г.Г.У. означает "аннулирование золотой оговорки".
История золотой оговорки в Германии в период 1914 - 1924 гг. показывает, что § 245 Г.Г.У. остался мертвой буквой и вовсе не получил какого-либо применения. Так, в начале первой мировой войны, когда Германия перешла к бумажно-денежному обращению и германское правительство сочло необходимым аннулировать золотую оговорку - это было сделано в порядке специального закона (от 28 сентября 1914 г.). Когда же вследствие катастрофического падения марки (1923 - 1924 гг.) последняя не могла уже более служить единицей исчисления платежей, то прибегают к внедрению в оборот "золотой марки" в качестве счетной единицы также при полном игнорировании § 245 Г.Г.У.: начиная с закона 23 июня 1923 г. об ипотечных займах, издается ряд актов, которые имеют целью ввести практику исчисления платежей в золотых марках с платежом в бумажных марках по курсу на золото; золотая марка (moneta imaginaria) служила также единицей счета при составлении балансов, установлении сумм акционерных капиталов, исчислении платежей в казну и др. В зависимости от способов определения курса на бумажные марки и от целей, для которых применялись эти счетные единицы, различали: Feingoldmark равную 1/2790 кг золота (эта счетная единица потреблялась для исчисления ипотечных долгов); Dollargoldmark, равную 10/24 доллара США (употреблялась в сфере краткосрочного кредита) и Steuergoldmark (налоговая золотая марка).
Порядок установления курса и сфера применения этих счетных единиц регулировались административными актами[428]. Но и после введения новой денежной единицы - рейхсмарки (1924 г.) Dollargoldmark еще долго была в ходу как единица исчисления денежных платежей в контрактах, так как германские торговые круги не верили в устойчивость своей новой валюты и денежной системы: еще в 1934 - 1935 гг. встречаются судебные споры, в которых идет речь о Dollargoldmark[429] несмотря на то, что гитлеровские заправилы стремились изгнать золотую оговорку из гражданского оборота.
§ 9. Коллизионные вопросы
Анализ законодательства и судебной практики капиталистических стран по вопросу о золотой оговорке и других гарантийных клаузулах показывает значительные расхождения в вопросе действия таких оговорок по отдельным странам. Эти различия придают особое значение рассмотрению гарантийных оговорок (главным образом золотой оговорки) в плоскости коллизионного права.
Прежде всего возникает вопрос о том, действует ли в отношении золотой оговорки так называемая валютная привязка; другими словами: можно ли сказать, что вопрос о действительности условия о платеже в иностранной золотой монете (или в сумме денег, эквивалентной определенному количеству иностранных золотых монет) разрешается по закону той страны, к которой относится данная золотая монета, если сделка в целом не подчинена закону этой страны.
Вопрос этот в практике Австрии, Чехословакии, Польши и Германии имел особую остроту вследствие того, что в этих странах до 1933 г. весьма распространен был способ исчисления платежей в золотых долларах, золотых фунтах и золотых швейцарских франках.
Еще в 1930 г. австрийский верховный суд вынес решение, по которому было признано, что на денежное обязательство, подчиненное австрийскому праву, но выраженное в золотых марках, распространяется действие германского закона 28 сентября 1914 г. об аннулировании золотой оговорки[430], а в 1937 г. в Австрии был издан закон, установивший применение валютной привязки в отношении к денежным обязательствам, выраженным в иностранной золотой монете[431].
В Польше 12 июня 1934 г. был издан закон "Об обязательствах в иностранной валюте"[432].
По параграфу третьему этого закона "действие оговорки об уплате обязательств в иностранной золотой валюте либо по эквиваленту золота в иностранной денежной единице рассматривается по законодательству той страны, в валюте которой обязательство выражено". Руководствуясь выраженным в законе принципом валютной привязки, польские суды на различных основаниях решали вопрос о действии золотой оговорки по обязательствам в золотых долларах и по обязательствам в золотых фунтах, отвергая силу оговорки в первом случае и признавая силу ее во втором случае.
Однако в других странах такое разрешение вопроса о валютной привязке было отвергнуто.
Юридическая теория признает, что если сумма долга выражена в иностранной золотой монете, то это обстоятельство само по себе не должно рассматриваться как такой иностранный элемент в составе данного правоотношения, который может служить основанием для применения к сделке соответственного иностранного закона[433].
Период 1924 - 1929 гг. был временем крупных американских капиталовложений в странах континентальной Европы. Вложения эти совершались по преимуществу в порядке выпуска европейскими государствами, городами и частными компаниями облигационных займов на американском (главным образом нью-йоркском) кредитном рынке. В соответствии с требованиями американских капиталистов облигации эти были всегда выражены в американских долларах и снабжены золотой оговоркой обычного в США типа[434] и указанием, что местом платежа процентов и погашения капитала является город Нью-Йорк, США, точнее, контора какого-либо из крупных нью-йоркских банков. Часто к этому присоединялось указание на то, что права и обязанности сторон по облигации shall be governed by the law of the state of New York USA[435].
Многие из таких облигаций осели на руках у европейских держателей (приобретены были французскими, германскими, голландскими, бельгийскими, швейцарскими капиталистами), которые рассматривали их как надежное помещение капитала.
Акт Конгресса США об аннулировании золотой оговорки 1933 г. в значительной мере снизил задолженность европейских должников в отношении американских держателей займа. Но должники по такого рода облигациям ссылались на упомянутый американский закон 1933 г. также и в отношении европейских держателей указанных займов. В результате возникло множество судебных процессов, в которых ставились самые сложные вопросы коллизионного права. Процессы эти в значительной мере инспирировались различными ассоциациями держателей "международных" займов, образовавшими в 1938 г. в Базеле международный комитет по борьбе с аннулированием золотой оговорки[436].
Возникла необозримая юридическая литература (журнальная, газетная, брошюрная) по обсуждению вопросов международного частного права, связанных с теми последствиями, которые в европейских странах возникли в результате американского закона 1933 г.
Но почти вся эта литература лишена научного значения, так как носит явно выраженный "конъюнктурный" характер; по существу это скорее заключения адвокатского характера, вязанные с отстаиванием тех или иных позиций в судебных спорах.
Однако самые вопросы, которые здесь ставились и обсуждались, имеют большой интерес, так как связаны с одной из труднейших проблем международного частного права, а именно с вопросом о значении автономии воли при применении иностранных правовых норм.
По коллизионному праву любой из капиталистических стран не вызывает сомнений право сторон подчинить свой договор и вытекающие из него обязательства действию иностранного закона. Законодательство капиталистических стран по общему правилу не содержит норм, регулирующих коллизии по договорным обязательствам. Исходя из того, что гражданские законы, относящиеся к договорам, носят по преимуществу диспозитивный характер, судебная практика во главу угла ставит автономию воли сторон: явно или молчаливо выраженная воля сторон, заключивших договор с "иностранным элементом", указывает суду, какая из коллидирующих правовых систем призвана регулировать данный договор.
Такова точка зрения судебной практики большинства капиталистических стран.
Эта доктрина автономии воли имела бурный успех в эпоху так называемого "свободного капитализма". Но к концу прошлого века против нее ополчился ряд буржуазных коллизионистов и в настоящее время против нее возражает значительная часть буржуазных теоретиков права[437]. Основные возражения их против доктрины автономии воли сводятся к следующему.
Доктрина, согласно которой верховным коллизионным принципом является lex voluntatis (закон воли сторон), создает широкую возможность для обхода национальных запретительных законов. Доктрина эта теоретически не оправданна, так как всякая автономия воли в праве предполагает наличие определенного правопорядка, в пределах которого она только и может быть допущена и запретительные законы которого она нарушать не может.
Казалось бы, что такое отрицательное отношение к принципу автономии воли в международном частном праве вполне соответствует нынешней эпохе усиленного вмешательства капиталистических правительств в область хозяйственной жизни и должна была быть воспринята практикой. На деле, однако, оказывается, что автономия воли не только не потерпела умаления в судебной практике капиталистических стран, но, напротив того, еще более утвердилась в практике судов этих стран после 1918 г.
Это, по нашему мнению, объясняется тем, что доктрина эта дает возможность банкам, страховым обществам и другим монополистам еще более расширять сферу применения "договоров присоединения", расширить свою практику навязывания клиентуре готовых формуляров, перенести такого рода практику из сферы внутреннего оборота в область международных расчетов. Но главное - принцип автономии воли открывает широкую сферу для судейского усмотрения: в сочетании с учением о так называемых "скрытых договорных условиях", теория автономии воли превращается в один из многочисленных каучуковых параграфов буржуазного права эпохи империализма.
В вопросах денежных обязательств так же, как и в других вопросах, принцип автономии воли использовался судами для того, чтобы привносить в договоры новые элементы, видоизменять в порядке судебного решения субъективные права, вытекающие из денежных обязательств.
В английской практике суд пользуется принципом договорной автономии как юридико-техническим приемом не столько для установления действительных намерений данных конкретных сторон, сколько для того, чтобы путем отыскания предполагаемой воли "разумного человека" установить некоторые "объективные начала". Этот прием именуется отысканием "закона, свойственного данному договорному обязательству" (the proper law of the contract)[438].
"Здесь, как и в других областях гражданского права, исследование намерений сторон на деле является исследованием не действительных намерений Х и А, ибо таких намерений, возможно, на деле вовсе не существовало, а исследованием воли, которую выразили бы разумные люди, если бы они находились в положении Х и А и если бы внимание таких разумных людей было обращено на обстоятельства, на которые Х и А не обратили внимания"[439]. При отнесении правоотношения к праву определенной страны "неразумная воля, хотя бы и прямо выраженная, не может быть приписана сторонам"[440]; Cheshire[441] приводит решение апелляционного суда 1932 г. по делу парохода The Torni, в котором суд, исходя из указанного критерия, подчинил коносамент палестинскому праву, несмотря на то, что в нем expressis verbis было предусмотрено, что он "будет толковаться по английскому праву".
Пользуясь описанным методом, практика установила принцип: если стороны подчинили свое правоотношение закону данного иностранного государства, то надо считать, что они тем самым согласились подчиниться и всем будущим изменениям в соответственном законодательстве[442]. На этой точке зрения для английского права стоят и сторонники принципиально неограниченной автономии воли, например, M. Wolff[443], который подчеркивает, что "подчинение договорного обязательства определенной правовой системе означает не подчинение правилам, действующим на момент заключения договора, а подчинение живому и изменяющемуся организму права".
Примечания:
[420] § 245.
[421] Enneccerus. B.
I. Abt. 2, § 231; Nussbaum. Geld, § 9.
[422] Scaduto, § 30
сл.
[423] Г.Г.У., § 275
– 279.
[424] Г.Г.У., § 275,
279.
[425] Geld, стр. 84.
[426] Т. II, стр. 14.
[427] См. его: Vertraglicher
Schutz gegen Schwankungen des Geldwertes, 1928, стр. 30, 38.
[428] Nussbaum. Geld,
§ 12.
[429] Clunet, 1936,
стр. 411 – 412.
[430] Z. A. I. P.,
1930, стр. 969.
[431] Clunet, 1937,
стр. 643; J. W., 1938, стр. 2598.
[432] Dzennik Ustav,
1934, № 509.
[433] Schnitzer, стр.
293; Nussbaum. Deutches Internationales Privatrecht, стр. 257.
[434] См. выше, стр.
247.
[435] См. примеры таких
формулировок: M. Domke. La Clause «Dollar or», 1935, стр. 43 – 44.
[436] Domke, op. cit.,
стр. 30.
[437] См.: Batiffol.
Les Conflits de lois en matière de contrats, Paris, 1938, стр.
11, прим.
[438] Dicey, стр. 666;
Cheshire, стр. 252 – 253.
[439] Dicey, ibid.
[440] Cheshire, стр.
253.
[441] Стр. 252 – 253.
[442] Ibid., стр. 254.
[443] Op. сit., § 405.
